А теперь послушайте, я скажу вам новость: через неделю Эжени выходит замуж, а через три дня назначено большое пиршество в честь обручения. Мы все приглашены – мой отец, госпожа де Вильфор и я… Так я по крайней мере поняла.
– Когда же, наконец, настанет наша очередь? Ах, Валентина, вы имеете такое влияние на своего дедушку, постарайтесь, чтобы он ответил вам: скоро!
– Так вы рассчитываете на меня, чтобы торопить дедушку и напоминать ему? – отвечала Валентина.
– Да, – воскликнул Моррель. – Ради бога поспешите. Пока вы не будете моей, Валентина, мне всегда будет казаться, что я вас потеряю.
– Право, Максимилиан, – отвечала Валентина, судорожно вздрогнув, – вы слишком боязливы. Вы же офицер, про которого говорят, что он не знает страха. Ха-ха-ха!
И она разразилась резким, болезненным смехом; руки ее напряглись, голова запрокинулась, и она осталась недвижима.
Крик ужаса, который не мог сорваться с уст Нуартье, застыл в его взгляде.
Моррель понял: нужно звать на помощь.
Он изо всех сил дернул звонок; горничная, находившаяся в комнате Валентины, и лакей, заступивший место Барруа, вместе вбежали в комнату.
Валентина была так бледна, так холодна и неподвижна, что, не слушая того, что им говорят, они поддались царившему в этом проклятом доме страху и с воплями бросились бежать по коридорам.
Госпожа Данглар и Эжени как раз в эту минуту уезжали; они еще успели узнать причину переполоха.
– Я вам говорила! – воскликнула г-жа де Вильфор. – Бедняжка!
XVII. Признание
В эту минуту послышался голос Вильфора, кричавшего из своего кабинета:
– Что случилось?
Моррель взглянул на Нуартье, к которому вернулось все его хладнокровие, и тот глазами указал ему на нишу, где однажды, при сходных обстоятельствах, он уже скрывался.
Он едва успел схватить шляпу и спрятаться за портьерой. В коридоре уже раздавались шаги королевского прокурора.
Вильфор вбежал в комнату, бросился к Валентине и схватил ее в объятья.
– Доктора! Доктора!.. Д’Авриньи! – крикнул Вильфор. – Нет, я лучше сам поеду за ним.
И он стремглав выбежал из комнаты.
В другую дверь выбежал Моррель.
Его поразило в самое сердце ужасное воспоминание: ему вспомнился разговор между Вильфором и доктором, который он случайно подслушал той ночью, когда умерла г-жа де Сен-Меран; симптомы, хоть и более слабые, были такие же, какие предшествовали смерти Барруа.
И ему почудилось, будто в ушах у него звучит голос Монте-Кристо, сказавшего ему не далее как два часа тому назад:
«Что бы вам ни понадобилось, Моррель, приходите ко мне, я многое могу сделать».
Он стрелой помчался по предместью Сент-Оноре к улице Матиньон, а с улицы Матиньон на Елисейские Поля.
Тем временем Вильфор подъехал в наемном кабриолете к дому д’Авриньи; он так резко позвонил, что швейцар открыл ему с перепуганным лицом. Вильфор бросился на лестницу, не в силах вымолвить ни слова. Швейцар знал его и только крикнул ему вслед:
– Доктор в кабинете, господин королевский прокурор!
Вильфор уже вошел, или, вернее, ворвался к доктору.
– Ах, это вы! – сказал д’Авриньи.
– Да, доктор, – отвечал Вильфор, закрывая за собой дверь, – и на этот раз я вас спрашиваю, одни ли мы здесь? Доктор, мой дом проклят богом.
– Что случилось? – спросил тот внешне холодно, но с глубоким внутренним волнением. |