— Верно, — отозвался он, — но бизнес есть бизнес. Ему надо было поставить кого-нибудь следить за твоей квартирой в течение всего набега, чтобы убедиться, что ни ты, ни софт не отправитесь ни на какую незапланированную прогулку.

— Но послал же он Pea и Джекки к Леону, раз я их там видел. — Бобби запустил руку за ворот черной пижамы и почесал заклеенную рану, пересекавшую его грудь и живот. Тут он вспомнил о многоножке, которую Пай использовал как стягивающий рану пластырь, и быстро убрал руку. Шрам отчаянно зудел, превратился в сплошную линию зуда, но многоножки касаться не хотелось.

— Нет, Джекки и Pea — наши. Джекки — мамбо, жрица, лошадь Данбалы.

Бовуа продолжал свой путь, придерживаясь, как решил Бобби, какой-то известной ему тропинки в этом беспорядочном гидропонном лесу, хотя тропинка эта, похоже, петляла безо всякого смысла. Кусты покрупнее пустили корни в огромных грушевидных пластиковых мешках для мусора, наполненных темным гумусом. Мешки местами лопнули, и бледные корни искали себе пропитание в тенях между полосами гро-света, где общими усилиями времени и постепенного опадания листьев нарос тонкий слой компоста. На Бобби были черные нейлоновые тапки, которые подобрала для него Джекки, но в них уже набилась сырая земля.

— Лошадь? — переспросил он, уклоняясь от чего-то шипастого, наводившего на мысль о вывернутой наизнанку пальме.

— Данбала оседлывает ее. Данбала Ведо, змей. А в другое время она лошадь Айды Ведо, его жены.

Бобби решил не углубляться и сменил тему:

— А как вышло, что у Дважды-в-День такая огромная хата? Зачем тут деревья и все такое?

Насколько он понял, Джекки и Pea вкатили его в кресле от «Святой Марии» через какой-то дверной проем, но с тех пор он не видел ни одной стены. При этом он знал, что здание-улей покрывает энное число гектаров, так что вполне возможно, что обиталище Дважды-в-День и в самом деле было очень велико.

Правда, представлялось маловероятным, чтобы толкач, пусть даже очень крутой, мог позволить себе столько пространства. Никто не может позволить себе столько места — да и кому захочется жить в вечно сыром гидропонном лесу?

Последний дерм снашивался, и грудь и спину начинало жечь острой болью.

— Фикусовые деревья, деревья мапоу… весь этот этаж Проекта — лье сан, святое место. — Тронув Бобби за плечо, Бовуа указал на перевитые двухцветные ленточки, свисающие с веток ближайшего дерева. — Все деревья здесь посвящены различным лоа. Вот это посвящено Огу, Огу Ферею, богу войны. Тут растет еще много всего: есть растения, необходимые докторам-травникам, а другие просто для удовольствия. Но это место принадлежит не Дважды-в-День — оно принадлежит всей общине.

— Ты хочешь сказать, весь Проект этим повязан? Тут все вудуисты и всякое такое… — это было хуже самой страшной фантазии Марши.

— Нет, друг мой, — рассмеялся Бовуа. — Наверху, ближе к крыше мусульмане, затем здесь живут несколько — а может, и все десять тысяч праведных баптистов, они разбросаны по всему Проекту. Есть последователи Церкви сайентологии… Обычный сброд. И все же, — он ухмыльнулся, — мы единственные с традицией улаживания дел… Но история этого этажа уходит довольно далеко в прошлое. Проектировщики — а строительство «ульев» велось, может, восемьдесят, а то и все сто лет назад — планировали сделать «ульи» как можно более автономными. Заставить их выращивать пищу. Заставить их обогреваться, генерировать электроэнергию и так далее. Взять конкретно этот Проект: если пробурить достаточно глубокую скважину, то увидишь, что он стоит над резервуаром геотермальных вод. Там и вправду очень жарко, но недостаточно, чтобы запустить мотор, так что никакого тока не будет.