Сведения, сообщаемые об Иване Долгорукове другим дипломатом, Маньяном, характеризуют его ничем не примечательным молодым человеком: его умственные способности, «говорят, посредственные и недостаточно живые, так что он малоспособен сам по себе внушать царю великие мысли». Главная его цель – «подорвать кредит Остермана, чтобы приблизить к министерству Шафирова».

В депеше от 30 сентября 1729 г. Рондо сообщает подробности поведения Ивана Долгорукова: «Фаворит кн. Долгорукий некоторое время был в немилости, одни говорят вследствие угроз кн. Трубецкому, другие уверяют, будто его думали сослать в Сибирь, чтобы помешать любовной интриге его с княгиней Трубецкой; наконец, некоторые с большим основанием полагают, что немилость князя вызвана замыслом его жениться на Елизавете Петровне, к выполнению которого он приступил через Анну Крамер (камер юнгфера Елизаветы Петровны, затем Натальи Алексеевны. – Н. П.). Об этом, говорят, сообщил Верховному совету отец князя, опасаясь, как бы не заподозрили и его участие в этом деле; враги старика, впрочем, полагают, что он хотел прислушаться к мнению Совета, узнать, как бы они приняли такое сватовство. Все это пустые толки, и до истины я еще не добрался; верно только, что Анна Крамер, бывшая до сих пор любимицей любимой княжны, удалена от нее, а молодой князь пользуется большей милостью царя, чем когда либо».

По сведениям Рондо с подачи Остермана сестра Петра II Наталья возобновила увещевания брата на предмет его связи с Иваном Долгоруковым 6 ноября 1728 г. незадолго до своей кончины. Царь согласился исполнить пожелания умиравшей, но после ее кончины 22 ноября 1728 г. «изменил своему слову и, кажется (князь Иван. – Н. П.), теперь в милости больше, чем когда нибудь».

Кстати, Рондо – единственный дипломат, извещавший свой двор о бескорыстии и неподкупности Остермана: «Барон Остерман, по общим понятиям и отзывам, неподкупный, недавно отказался принять поместье в Пруссии, приносящее тысяч шесть крон ежегодного дохода и принадлежавшее князю Меншикову». Король Прусский решил подарить его Остерману в надежде, что он склонит правительство закупить сукно для армии у прусских промышленников. Однако 75 тысяч ярдов заказано поставить английским купцам».

Между тем страна находилась в состоянии крайнего опустошения. Об этом свидетельствует депеша Лефорта, отправленная незадолго до кончины Петра II, в которой отражено плачевное состояние страны: «Все в России в страшном расстройстве; царь не занимается делами и не думает заниматься; денег никому не платят, и Бог знает, до чего дойдут финансы; каждый ворует, сколько может. Все члены Верховного совета не здоровы и не собираются; другие учреждения также оставили свои дела; жалоб бездна; каждый делает то, что ему придет на ум. Об исправлении всего этого серьезно никто не думает, кроме барона Остермана, который один не в состоянии сделать всего». Автор депеши чрезмерно сгустил краски, нарисовав совершенно безнадежное положение страны. Вряд ли справедлив был упрек в адрес императора, способного в 14 летнем возрасте править страной, вряд ли он прав, когда утверждал, что единственным человеком, кто был озабочен судьбой страны, был Остерман.

Небезынтересно оценить поведение главного воспитателя императора Андрея Ивановича Остермана. Отдавал ли он себе отчет о критическом положении страны? Бесспорно, отдавал, ибо в Верховный тайный совет стекалась едва ли не вся информация о положении в стране. Как реагировал на это Остерман? Да никак. Он не решался настойчиво напомнить своему царственному воспитаннику о том, что его страсть к охоте не только подрывает его здоровье, но и отвлекает его от выполнения посильных обязанностей монарха.