С первыми лучами солнца, взлохмаченный, с торчащими усами, в ночной пижаме, дантист с шумом распахнул дверь. Увидав агента, сидевшего на пороге, обрадовался, заикаясь, спросил:

— Ночью вы, извините, тут были? Голоса слышали?

Женские...

Иван Гусаков строго отвечал:

— Да, господин дантист, всю ночь, скажу прямо, дежурил. Но насчет голосов — это у вас мерещенье слуха.

— Нет, голоса явственные. Более того... — Дантист достал из кармана фото — шесть изображений женщин. Шепотом произнес: — На полу возле окна лежали. Неужели никого не заметили?

— У меня муха не пролетит! — гордо сказал Гусаков. — Эй, Новиков! Ты с торца стоял, голоса женского рода не слышал?

Из густых кустов сирени тут же вылез квадратный парень крестьянского вида, удивился:

— Никак нет, Иван Матвеевич, такого ничего не было. Всю ночь тишина, вот разве кузнечики...

Дантист поник головой, молча ушел в дом, оттуда целый день не появлялся и прием не вел. Ночью все повторилось заново: женские стенания, крики и проклятия дантиста, однажды пальнувшего в окно из антикварной пищали.

Последний вздох

На другое утро, спозаранку, в квартире Соколова зазвонил телефон.

— Господин полковник, Аполлинарий Николаевич, это Гусаков-папаша беспокоит. Скорей приезжайте, дантист яд принял, благим матом орет.

Менее чем через десять минут Соколов прибыл на место. Дантист в судорогах катался по полу. Дыхание было прерывистым, голова судорожно откидывалась назад, зрачки сходились к переносице.

— Челябуху при-ня-ял... — прохрипел он. — Скорее, в больницу... Хочу жить!

— Где трупы? — грозно крикнул Соколов. — Пока не скажешь, в больницу не отправлю.

Дантист страшно застонал, дернул головой:

— Под ковром!

Соколов сорвал со стены персидский ковер, он тяжело грохнулся на паркет. На стене под потолком желто отсвечивала большого размера бронзовая крышка. Сыщик пододвинул к стене стол, поднял валявшийся на полу старинный кинжал и, вставив в зазор, нажал на рукоять. В образовавшуюся щель просунул ладонь, натужась, приподнял крышку. Тут же пахнуло смрадом.

Ясно, крышка закрывает вентиляционный короб. Дантист сюда и сбрасывал трупы. В подвале наверняка в незапамятные времена хранились припасы. Но потом стену укрепили, вентиляционный вход замуровали. Ковер с оружием был повешен не случайно. Маскировка удалась.

— Так говорил Соколов успевшему прибыть Ирошникову.

— Юрий Павлович, отправь это исчадие ада в Лялин переулок, в полицейскую больницу.

Ирошников взглянул на звериный оскал застывшего лица:

— Поздно...

Эпилог

Из Риги пришел ответ: “Изображенный на фото дантист Густав Хинцелъберг, половой маньяк, убийца, был задержан на месте преступления. Бежал из-под стражи. Отравил приютившего его коллегу Альфреда Лепинъша и завладел чужим паспортом. Находится в розыске ”.

Из вентиляционной скважины извлекли шесть женских трупов разной степени разложения. Они были умерщвлены одинаковым способом: сначала принимали большую дозу снотворного, затем маньяк руками душил свои жертвы и совершал некрофильский акт. При этом кусал у трупов груди. Отпечатки зубов преступника совпали с местами укусов.

Марьям Гулямдину хоронили со всеми почестями. Был венок от столичного сыска. Старый Гулямдин взял в свой дом сиротку Розалию, вздохнув: ^сБэтэн якшэ эшъне аплага тапшэрамэн! ”, что означало: “Всякое доброе дело угодно Аллаху!” И то верно.

ЛЕТАЮЩИЙ ТРУП

Мрачная тайна этого преступления, казалось, никогда разоблачена не будет.