Гертруда приблизилась ко мне.
- Вы заметили, барышня, - тихо сказала она, - когда мы входили сюда со двора, мы поднялись только на пять ступенек?
- Да, - ответила я.
- Значит, мы на первом этаже?
- Несомненно.
- А что, если, - продолжала она шепотом, показывая глазами на ставни, закрывающие окна, - а что, если...
- Если на окнах нет решеток, - перебила я.
- Да, и если барышня наберется смелости.
- Смелости! - воскликнула я. - О, будь спокойна, смелости у меня хватит.
На этот раз наступил черед Гертруды приложить палец к губам.
- Да, да, все ясно, - сказала я.
Гертруда сделала мне рукой знак - оставаться на месте, а сама унесла канделябр в спальню и снова поставила его на стол.
Я уже поняла, что она задумала, подошла к окну и принялась искать задвижки ставен.
Я их нашла, вернее, их нашла Гертруда, пришедшая мне на помощь. Ставни открылись.
У меня вырвался радостный крик: на окне решетки не было.
Но Гертруда тут же обнаружила причину этого мнимого недосмотра со стороны наших стражей. Подножие стены омывал широкий пруд. Эти воды, добрых десять футов глубиной, стерегли нас надежнее любых решеток.
Переведя взор с поверхности пруда па его берега, я узнала знакомые места: мы были пленницами в замке Боже, который, как я уже говорила, мы с отцом несколько раз посещали и куда месяц тому назад, в день гибели Дафны, меня принесли в бесчувственном состоянии. Замок Боже принадлежал герцогу Анжуйскому. И, как будто вспышка молнии осветила мое сознание, я разом все поняла.
Я глядела на пруд с чувством мрачного удовлетворения: вот она - последняя возможность уйти от насилия, надежное убежище от бесчестия.
Мы заперли ставни. Я, не раздеваясь, бросилась в постель, Гертруда заснула в кресле у моих ног.
За ночь я раз двадцать просыпалась, охваченная неизъяснимым ужасом, но каждый раз убеждалась, что мои страхи ничем не оправданы, не считая моего положения пленницы. Ничто вокруг не говорило о злых умыслах против меня, наоборот, весь замок, казалось, спал безмятежным сном, и только крики болотных птиц нарушали тишину ночи.
Рассвело. Ночной мрак, в котором всегда есть что-то пугающее, отступил. Но мои ночные страхи не рассеялись. Я поняла, что без помощи извне бегство невозможно. Но откуда могла прийти к нам эта помощь?
Около девяти часов в дверь постучали. Я перешла в комнату Гертруды, а ей разрешила впустить тех, кто стучится.
Дверь за собой я оставила неприкрытой и в щелку могла видеть, как в комнату вошли все те же вчерашние слуги. Они забрали оставшийся нетронутым ужин и поставили на стол завтрак.
Гертруда обратилась к ним с вопросом, но они удалились, ничего ей не ответив.
Тогда я вернулась в свою спальню. То, что мы находимся в замке Боже, и показной почет, которым нас окружали, объясняло мне все. Герцог Анжуйский увидел меня па балу у господина де Монсоро и влюбился. Батюшка был об этом предупрежден и решил уберечь свою дочь от преследований, которым она, несомненно, должна была подвергнуться. Он хотел удалить меня из Меридора, но эта предосторожность, благодаря измене какого-нибудь слуги или несчастному случаю, не увенчалась успехом. Я попала в руки того человека, от которого отец тщетно пытался меня спасти.
Эта мысль показалась мне вполне правдоподобной и действительно впоследствии подтвердилась. |