Она ни за что не поднимет трубку!

Бессовестный Лешка вчера встретил ее после работы и нагло заявил что-то типа: «Хватит дуться, и трепать СЕБЕ нервы, ведь все равно станешь моей женой». А потом ― безобразно ухмыляясь! ― стал уверять, что Тамара влюблена в него как кошка, и только ее упрямство не позволяет себе в этом признаться.

Мол, ему-то ее признания не нужны, он и так все знает!

В который раз он нес подобную чушь?!

В тысячный?

Тамара стиснула зубы. Ее глаза посветлели от гнева, она ненавидела этого подлого человека. Что он себе позволяет?!

Никогда.

Да, это единственное слово, какое Сазонов от нее услышит. Тамара лучше выбросит телефон, чем ответит Лешке!

Лелька с Машей сидели на диване, котенок с щенком смело карабкался на их колени, беря новые в своей короткой жизни высоты, а Василий умостился на спинке, как на насесте, зорко наблюдая за малышами.

― Совсем обнаглели, ― Маша нежно погладила котенка по шелковистой спинке. ― Вчера Вихлястый нацепил темные очки, и весь день пасся у моего подъезда, из дома не выйти, вот честное слово!

― Ты ж сама этого хотела, ― мрачно заметила Лелька.

Она ушла с работы пораньше, отпросившись у Самсона Ильича. Из-за Машиного звонка. У Епифанцевой вдруг появилась какая-то свежая идея, которая «ну все, все изменит!»

Лелька, правда, не жалела, что сбежала из офиса. По-детски радовалась, что удалось избавиться от очередного маскарадного костюма. Сегодня она изображала ― Машкина очередная фантазия! ― невинную девчушку-«симпампончика».

Невинность, по Машиным понятиям, обеспечивали шелковые разноцветные банты в косичках, пышная челка над умело подведенными ― наивно-круглыми! – глазищами, яркие веснушки на носу и прикид образцовой школьницы.

Костик чуть в обморок не упал, открывая ей сегодня дверь. Никак не мог поверить, что эта милая девочка и есть та разбойница с попугаем, которая ежедневно третировала весь офис, высмеивая всех и вся.

Правда, попугай наличествовал. Но! Образцово-показательный попугай. При черной бабочке под массивным клювом, не взъерошенный, как обычно, а потрясающе благообразный.

А Лелька, сбросив на пороге короткий легкий плащик, предстала перед глазами изумленного Костика в кипенно-белой блузке с узким черным галстучком и плиссированной черной юбочке на бретельках. Коротенькой, но строгой. Выставляющей на всеобщее обозрение стройные высокие ножки в светлых колготках ― никаких пошлых кружев! ― и черные классические туфельки на низких каблучках.

Самсон Ильич, смущенный ее новым обликом, смотрел с благоговением на чистенькое, ангельски прекрасное Лелькино личико и лично принимал всех посетителей. Видимо, стеснялся эксплуатировать «детский» труд. И отпустил «секретаршу» сразу же, не успела она открыть рот.

Лелька сбежала с работы с радостью, собственное лицедейство и способность к перевоплощению начали ее нешуточно пугать. Лелька как-то слишком легко влезла в шкуры своих героинь, теряя где-то настоящую себя.

Пора с этим кончать, Лелька кожей чувствовала. Она последние дни ловила себя на том, что на собственных детей посматривает недоверчиво, семнадцать лет, навязанные Машкой, диктовали другое.

Слава богу, сегодня пятница!

Впереди два выходных.

― Ну, хотела, ― огрызнулась Маша. ― Только мне надоело каждый раз перед выходом из дома рядиться оторвышем!

― Кем?!

― Ну, чтоб меня Вихлястый признать не смог, ― смущенно пояснила Маша. ― Вот и приходится одеваться покислотнее, чтоб не связал с той мымрой в синем.

― Понятно.

― Ничего тебе не понятно, ― раздраженно объявила Маша. Чмокнула котенка в забавную плоскую мордашку и воскликнула: ― Пора кончать игры в шпионов! И вообще мне надоела вся эта история с конвертом, пусть даже в нем и алмазы!

― Мне тоже надоела, ― вздохнула Лелька.