«Но тогда… ― Маша прикусила нижнюю губу, обдумывая новую идею. ― Тогда получается: вся его фирма замешана? Или Волошин все-таки сам по себе действует, ну, с подельниками?»

Маша встряхнула головой, она совершенно запуталась. Но зато в алмазы сейчас поверила накрепко, иначе с чего такие танцы?

Во дворе Маша уронила сумочку, правда на газон, пожалела бросать на грязный асфальт. Когда поднимала, успела окинуть быстрым взглядом всю улицу. И удовлетворенно усмехнулась: оба тут.

Вихлястый тормознул свои «Жигули» у табачного киоска. Широкоплечая в наглую топчется за спиной, совсем за дурочку ее держит.

Впрочем, Маша свое дело сделала. Теперь эти двое подъезд запомнят и адрес Кожаному сообщат.

Главное, она от Лельки след увела. Пусть Густелеву ищут, хоть пост шпионский у подъезда ставят, а они с Лелькой посмеются.

«Одеваться нужно будет покислотнее, ― озабоченно подумала Маша, ныряя в свой подъезд и в последний раз фиксируя оба «хвоста», ― чтоб с этой сушеной воблой в синем не спутали…»

― Что за черт!

Маша с трудом открыла глаза и сладко зевнула. Ваня нашаривал шлепанцы, лицо насупленное, будто у него только что бумажник из штанов вытащили.

Маша рассеянно рассматривала веснушчатое лицо грубой лепки и улыбалась: ну и смешной! Брови сдвинуты, жесткие рыжие волосы стоят веером, подбородок грозно выдвинут вперед и губы шевелятся, явно ругается.

― Вань, ты чего? ― пропела Маша.

― И тебя разбудили? ― прорычал любимый муж.

― Кто? ― искренне удивилась Маша.

Села в постели и только сейчас услышала под окнами милицейскую сирену, гул на лестнице, на их площадке кто-то возмущенно кричал.

Ваня зажмурился: смотреть на нагую Машку, разрумянившуюся со сна ― платиновые волосы стекают по плечам, словно вода струиться, глаза на пол-лица кажутся совсем детскими, припухшие губы так и просят поцелуя ― просто невозможно!

Он вслепую нашарил свою сорочку, бросил жене и хрипло попросил:

― Маш, не провоцируй, видишь же, что-то случилось.

― Очень надо тебя провоцировать! ― фыркнула Маша, ныряя в широченный ворот Ваниной рубашки как в прорубь. ― Вечно ты…

Ваня мученически застонал: зря он пожертвовал свою рубашку, в ней Машка выглядела ничуть не менее соблазнительно, чем без нее. Еще и ворот сполз, обнажая круглое Машино плечико, матовое, с нежной, светящейся в полумраке кожей.

Маша, поймав откровенно голодный взгляд мужа, метнула в него подушкой и проворчала:

― Кто о чем…

― Ага, ― Ванька криво усмехнулся, ― кривой об очках, а нищий о баньке!

― Снова переврал!

Ваня в сердцах махнул рукой и влез в спортивный костюм, Маша никак не могла приучить его носить дома брюки. Упрямый муж держался несокрушимой скалой, игнорируя ее нытье. Утверждал, что «униформа» его и без того достала. Крутится, мол, весь день как белка в колесе, причем в костюме за семьсот баксов и в галстуке за двести ― полный отстой.

Маша услышала, как хлопнула входная дверь, муж любимый и единственный полетел на «разборки». Она заглянула в гостиную и застыла в дверях, умиленно улыбаясь. Котенок со щенком спали тесным клубком на диване ― как и всегда! ― а над ними дремал Василий, в полумраке выглядевший весьма внушительно.

Маша с трудом сдержала порыв приласкать малышей, пока безымянных, к сожалению. Она никак не могла ни на чем остановиться, слишком много прекрасных и экзотических имен вертелось в голове.

Правда, бессовестный Ванька, не мудрствуя лукаво, обзывал приемышей «мужиками», и Маша ужасно боялась, что они ЭТО примут за имя. Особенно, когда малыши наперегонки неслись на Ванькин голос, стоило ему переступить порог.

Василий, потревоженный светом, недовольно завозился, устраиваясь поудобнее.