Думают, что знают тебя, ожидают определенного поведения. И вот тебе приходится быть не тем, кто ты на самом деле, а тем, кого они себе выдумали.
– И кто же вы на самом деле, Лифт?
В этом и проблема. Когда-то она знала ответ. Или просто была слишком юна, чтобы беспокоиться по таким вопросам?
Откуда это узнавали остальные? Ветер качнул лежанку, и Лифт свернулась в клубочек, вспомнив объятия матери, ее запах, теплый голос.
Урчащий желудок напомнил о себе спазмами. Насущные потребности взяли верх над грезами о прошлом. Она глубоко вздохнула и встала.
– Ладно, давай-ка поищем каких-нибудь беспризорников.
6
– Жратвы отсыпает, – сказала маленькая чумазая девочка.
Ручонки она не мыла, вероятно, с тех пор, как стала достаточно взрослой, чтобы ковыряться в носу. Многих зубов у нее не хватало. Слишком многих для такого возраста.
– Жратва у этой бабы годная, – добавила она.
– Мелюзге отсыпает?
– Ага. – Девочка кивнула в знак согласия. – Но может и люлей отсыпать. Упертая, как каменюка, и глаза у нее, как колючки. Мелюзгу не любит, но жратву не жмет. Долбанутая.
– Может, для чужаков мутит? – спросила Лифт. – Чужаки дают светилки, если она жратву мелюзге отсыпает?
– Может, и так. А может, и просто долбанутая. Непонятно, чего ждать. Отвечаю, вообще мутная.
– Спасибо. Держи. – Лифт отдала девочке свой платок, как и обещала, в обмен на информацию.
Та обернула его вокруг головы и одарила Лифт щербатой ухмылкой. В Ташикке любили торговать информацией – тут без этого никуда.
Чумазая девочка выдержала паузу.
– Та светилка вверху, жратва с неба. Я слышала, как об этом трепались. Это ты что ли, чужачка?
– Ага.
Девочка повернулась, чтобы уйти, но передумала и взяла Лифт за руку.
– Так ты чужачка? – спросила она.
– Ага.
– Слушаешь?
– Слушаю.
– Люди никогда не слушают. – Она снова улыбнулась Лифт и наконец поспешила прочь.
Лифт устроилась на корточках в переулке напротив общественных печей: в стене была вырезана просторная пещера, а в ее своде – огромные дымоходы. Здесь жгли скорлупу камнепочек с ферм, и любой желающий мог приготовить пищу в центральных очагах. В собственных жилищах нельзя было разводить открытый огонь. Лифт слышала, что когда-то давно по трущобам прокатился пожар и погибло множество людей.
На улицах не было видно, как курится дымок, лишь случайные проблески светосфер. Продолжался Плач, а значит, большинство сфер потускнело. При свете будут сидеть только те счастливчики, что во время непредвиденной великой бури пару дней назад оставили сферы снаружи.
– Госпожа, – подал голос Виндль, – это была самая странная беседа, которую я когда-либо слышал, а я однажды вырастил целый сад для одного спрена остроумия.
– По-моему, ничего необычного. Просто ребенок с улицы.
– Но выражения какие! – воскликнул Виндль.
– Какие?
– Все эти странные словечки. Откуда вы знали, что говорить?
– По наитию. Слова как слова. Не важно, главное, она сказала, что мы можем добыть еды в приюте «Свет Таши». О нем говорили и другие.
– Так почему мы не пошли туда? – спросил Виндль.
– Женщину, которая там всем заправляет, не любят. Ей не доверяют, говорят, она противная. А еду раздает, потому что хочет выглядеть добренькой перед чиновниками, которые присматривают за тем местом.
– Говоря вашими же словами, госпожа, еда есть еда.
– Да. Просто... какая радость от обеда, который сам приплыл тебе в руки?
– Уверен, вы переживете подобное унижение, госпожа. |