— Жив Лисенок! — обрадовался Лечко. Но мальчишка, не глядя на него, сказал:

— Обух, помоги похоронить деда. Лечко вздохнул:

— Эх, Калапут, а ведь вроде не дурак был.

— Не глупее тебя! — сказал Панта Лисенок и закрыл глаза.

Обух слез с лошади:

— Где он?

— В башне.

— Ты с ним попрощался? — Да.

— Тогда уходи.

Лисенка отвели к воротам и возле него принялся хлопотать ведун Клепила, низенький широкоплечий мужичонка, несмотря на свою молодость, до глаз заросший редкой рыжеватой бородой. Он быстро ощупал Лисенка.

— Ну, как? — спросил Лечко.

— Три ребра сломаны. И по мелочи кое-что еще, не страшно.

— Хорошо, возьми его в седло, — Лечко тронул каблуком лошадиный бок и отъехал в сторону.

Обух тем временем искрошил в щепу вторую створку двери, валявшуюся на земле, обложил щепками крыльцо и, чиркнув несколько раз кресалом, запалил огонь. Сухое дерево занялось сразу.

Граничары, повинуясь приказу Лечко, рассыпались по городку. Еще через полчаса отряд, покинув пылающее Светлорядье, ушел в сторону Лихоты, за спиной Клепилы трясся Панта Лисенок, привязанный к седлу.

Вся эта история проплыла в затуманенной дремотой голове Самохи за считанные мгновения. Из забытья его извлек голос отца:

— Подъем!

Самоха и Жуч поднялись и, встряхнувшись, уставились на Пайду Черного, вид которого не предвещал ничего хорошего, в отличии от столпившихся за его спиной граничар, на лицах которых читалось только живейшее любопытство, хотя они прекрасно знали что сейчас произойдет.

Самоха поглубже вздохнул, выдохнул и расслабил мышцы.

— Так, — сказал Пайда Черный, — вопрос первый. Кто знал, что вы собрались в Заречье?

Ответом ему было сокрушенное молчание.

— Ясно. Никто. Вопрос второй, почему лодка была без трещотки?

Про трещотку следует сказать особо. Это приспособление обычно крепили на борт лодки, чтоб своим треском оно отпугивало плавунцов, вероятность встречи с которыми была очень велика. Изготовить его было несложно, но считалось, что отпугивающим действием обладают только трещотки вышедшие из кузницы Махи Кувалды.

Трещотки же изготовленные архонскими или, к примеру, меденецкими умельцами никуда не годились. После нескольких печальных случаев никто из граничар в этом уже не сомневался. Слава Маха разнеслась далеко за пределы Поймы, и его трещотки расходились по всей Арконии. Так что соперникам приходилось подделывать клеймо Маха, ставя его на свои изделия, идя тем самым на серьезный риск, так как по архонским законам подобные проступки карались смертью. Правда или нет, но ходили упорные слухи, что одному такому предприимчивому кузнецу отсекли голову в Хлате, на рыночной площади.

Кстати сказать, трещотки, единственное, что удавалось Маху Кувалде. Он не мог даже подковать лошадь, не говоря уж о более сложных работах, с которыми приходилось идти ко второму лихотскому кузнецу Мазилику. Мазилик приходился ведуну Клепиле родным братом, такой же рыжеватый и болтливый, вот только был он высоким и тощим, как жердь, хотя силой, при этом, обладал нешуточной. Однако трещоток Мазилик делать не умел, поэтому ничто не омрачало его приятельских отношений с Махом.

Все, и в первую очередь сам Пайда Черный понимали бессмысленность разговора о трещотке. Одно дело — рыбалка. Тут спору нет. А ночной поход в Заречье требовал полной тишины. Но порядок есть порядок.

— Вины свои признаете? Оправдываться только зря тратить время.