И действительно, его робот уже стоял перед ветряной мельницей возле моста, нетерпеливо притоптывая шарнирной ногой. «Если бы роботы обладали человеческим характером, у этого наверняка был бы скверный нрав», – подумала Офелия. Она снова помахала Амбруазу, сидевшему в кресле поодаль; он явно не знал, что лучше – подъехать ближе или держаться на расстоянии. Да и сама Офелия не очень-то понимала, что ей сейчас делать. Октавио, уже не обращая на нее внимания, с деловым видом постучал в дверь.

– Добрый день, milady, – сказал он, когда на пороге показалась старая мельничиха. – Я пришел по этому поводу.

И он показал ей телеграмму, которую Уго с металлическим звяканьем извлек из своего чрева.

– Нет, спасибо, – ответила мельничиха и захлопнула дверь.

Октавио метнул на Офелию горящий взгляд, от которого у нее пропало желание рассмеяться, и начал колотить в дверь, пока старуха снова не открыла ее.

– Я вынужден настаивать, milady, я представитель газеты «Официальные новости». А вы прислали нам вчера вот эту депешу.

Мельничиха нахмурилась, отчего всё ее лицо пошло морщинами, водрузила на нос большое пенсне и прочитала телеграмму.

– Sorry! Я вас приняла за одного из этих Плохих Парней, как они сами себя величают. Они еще с утра дважды пытались всучить мне свои листовки. Вы только посмотрите на меня, молодой человек: я похожа на тех, кто празднует конец света?! Это в моем-то возрасте?!

– Вы нам писали, что были свидетельницей осыпи одного участка, – невозмутимо ответил Октавио. – Мне хотелось бы кое-что уточнить.

– Это была вовсе не осыпь, молодой человек!

Мельничиха говорила так убежденно, что Офелия была поражена. Вдобавок она заметила впечатляющую длину языка старухи, что указывало на ее принадлежность к дегустаторам. Октавио, со своей стороны, сосредоточился на самых мелких нюансах ее речи: он устанавливал степень искренности.

– Разве в вашей телеграмме сообщалось не об осыпи участка, которая унесла в бездну северо-западный квартал города?

– Ну да, именно так, молодой человек! Я была на Рынке пряностей, когда это стряслось. Пришла за своим любимым хлебом с карри. Хотя дождь лил как из ведра. Только там была вовсе не осыпь.

– А что же, как вы думаете?

– Вот чего не знаю, того не знаю. Это ведь ваша работа – всё нам растолковывать, верно?

– Верно, и вы очень облегчили бы ее, если бы рассказали поподробнее.

– Ну, как бы вам описать… Вот перед вами земля, и вдруг – глядь, а ее нет как нет. Только легкий такой толчок. Что-то вроде как хрустнуло, и квартал исчез. Будто его заглотнул кто-то невидимый, одним махом, вот так, – сказала мельничиха, громко клацнув зубами. – Anyway, как-то чуднó всё это выглядело.

Если Октавио смотрел на старуху скептически, то Офелия содрогнулась, несмотря на жару. Невидимая пасть. Пасть Другого? Неужто отражение могло иметь такую?

И она не удержалась от вопроса:

– А вы еще что-нибудь странное не заметили? Что-нибудь такое… непривычное?

– Да ровно ничего, – твердо сказала мельничиха. – Всё было как всегда. Вы что, не верите мне из-за моего пенсне? – возмутилась она, постучав по его стеклам. – Я, конечно, не визионерка, но видела всё это так же ясно, как вижу свет у вас на лбу, here!

И она ткнула пальцем в лицо Офелии, которая растерянно заморгала, не понимая, в чём дело. Но тут Октавио тоже взглянул на нее, и его зрачки изумленно расширились:

– Евлалия, твой штамп… Он побелел!

Избранные

Офелия вгляделась в стекло ближайшего окна.