Димка воспользовался моментом.

— Что же не удалось сделать Хрущеву, товарищ? — спросил Димка. — Просветите нас всех, пожалуйста.

Филиппов быстро поправился:

— Нам не удалось добиться нашей главной внешнеполитической цели: долговременного разрешения ситуации в Берлине, Восточная Германия — наш форпост в Европе. На ее границах обеспечивается безопасность на границах Польши и Чехословакии. Ее нерешенный статус нетерпим.

— Хорошо, — сказал Димка и сам удивился, услышав уверенность в своем голосе. — Думаю, достаточно обсуждать общие принципы. Прежде чем я закрою совещание, я объясню позицию первого секретаря по этой проблеме.

Филиппов открыл рот, чтобы возразить против внезапного прекращения обмена мнениями, но Димка оборвал его.

— Товарищи выскажутся, когда председательствующий даст слово, — сказал он, придав некоторую резкость своему голосу; И они все не проронили ни звука.

— В Вене Хрущев скажет Кеннеди, что мы больше не можем ждать. Мы сделали разумные предложения по урегулированию ситуации в Берлине, а в ответ мы слышим от американцев, что они не хотят никаких изменений. — Кое — кто из сидевших за столом кивнул в знак согласия. — Если они не согласятся с планом, скажет Хрущев, мы предпримем односторонние действия; и если американцы попытаются остановить нас, мы ответим на силой на силу.

Наступила недолгая минута молчания. Димка воспользовался ею и встал.

— Благодарю за внимание, — сказал он.

Наталья произнесла то, о чем думали все:

— Означает ли это, что мы хотим воевать с американцами из — за Берлина?

— Первый секретарь не верит, что будет война, — ответил Димка не так же уклончиво, как Хрущев в разговоре с ним. — Кеннеди не сумасшедший.

Выходя из-за стола, он поймал на себе Натальин взгляд удивления и восхищения. Он не поверил, что говорил так резко. Он никогда не был робким, но перед ним находились влиятельные и неглупые люди, и он пересилил их. Его положение служило надежной поддержкой: хотя он выступал в роли новичка, придавало ему силу то, что его стол стоял рядом с кабинетом первого секретаря. Парадоксально, но ему помогла враждебность Филиппова. Все они наверняка были согласны, что нужно приструнить того, кто пытался выражать несогласие с мнением руководителя.

Вера все это время оставалась за дверью. Она была опытным помощником по политическим вопросам и никогда не паниковала без причины. У Димки сработала интуиция:

— Что — то с моей сестрой? — спросил он.

Вера вытаращила глаза.

— Как вам это удается? — изумилась она.

Ничего сверхъестественного здесь не было. Его уже некоторое время не покидало опасение, что она навлечет на себя беду.

— Что она сделала?

— Ее арестовали.

— О черт!

Вера показала на маленький столик, на котором стоял телефон со снятой трубкой, и Димка взял ее. Звонила его мать Аня.

— Таня на Лубянке! — сказала она почти истерическим голосом.

Димка отнюдь не удивился. Он и его сестра придерживались мнения, что далеко не все обстояло как надо в Советском Союзе, но тогда как он считал, что необходимы реформы, она была убеждена, что от коммунизма нужно отказаться. Эти политические расхождения между ними никак не влияли на их привязанность друг к другу. Они были и оставались лучшими друзьями.

За такой образ мысли, как у Тани, могли арестовать — и это было неправильно, как и многое другое в стране.

— Успокойся, мама, я вызволю ее оттуда, — сказал Димка. Он надеялся, что сможет оправдать эту убежденность.