Жизнь вернулась с болью, как оно всегда и бывает. Наставительская привычка после «включения» проводить анализ повреждений наткнулась на отсутствие необходимых для этого программ. Но и без того было ясно, что тело отнюдь не в порядке. Грудь на каждый вздох отзывалась острыми спазмами, левое колено было или вывихнуто, или сломано, плечо горело, будто в него вонзили раскаленный железный прут. Больше всего, однако, требовала внимания правая щека. Здесь боль была иной. Не такой острой, но повторяющейся.

– Оли!

Я не сразу сообразил, что это меня по щеке хлещут. Пытаются в себя привести. Ну да, лучше способа, чем лупить израненного человека, никто же не придумал!

– Оли!

– Здесь…

По крайней мере, именно это слово я планировал произнести. Вслух же оно прозвучало как «Агхрх». После чего моя попытка говорить плавно перетекла в сухой кашель, от которого грудь вот-вот должна была взорваться, а живот – лопнуть.

– Живой!

В голосе подопечного слышалось нескрываемое облегчение. От этого чувства телу стало тепло и уютно, несмотря на то что кашель по-прежнему разрывал его на части. Я дождался, когда конвульсии утихнут, и попробовал открыть глаза. Свет вонзился тонкими лезвиями, сразу захотелось отключиться. Я даже успел сформулировать молитву, начинающуюся словами: «Неужели я еще недостаточно пострадал?», когда за яркой и непрозрачной белизной стало проступать лицо Стефа.

– Ты сам как? – спросил я. В смысле, промычал что-то столь же малопонятное, как и при первой попытке заговорить. Жутко не хватало возможности разговаривать с воспитанником без помощи речевого аппарата.

Но он меня понял. Опустил руку на мое плечо, разумеется, на то, которое болело.

– Нормально, старикан! Живой. Оборотней разделали.

Черты его лица стали видны четче, мне уже не приходилось посекундно смаргивать, чтобы не ослепнуть от боли, которую причинял свет. Кажется, он улыбался. Хотя это и по голосу было понятно.

– А нехристь?

В этот раз я даже сам разобрал, что сказал. Или мне показалось?

– Тоже дышит. Он-то в ближняк не лез…

– Это потому, что я эффективен на дистанции! – донеслось слева.

Я не стал поворачиваться на голос, нечего провоцировать новые вспышки боли.

– Колдуны?

– Говорю же, я эффективен на дистанции! – снова повторил Гринь, а Стеф пояснил:

– Черт их знает, Оли. Не лезут. Стрелок наш утверждает, что мощности взрыва его магии хватило бы на то, чтобы всех их зажарить…

– И лестницы взорвать! Я, считай, весь резерв в эти заклинания вложил. Самые трохи оставил на черный день.

– В общем, тишина, – закончил страж. – Никто не лезет. Идти контролить мне как-то не хочется – мало ли что? Ты с дронов не глянешь?

Я потянулся к своим разведчикам и обнаружил, что сопряжения нет ни с одним из них. О чем сразу же и сказал.

– Жаль, – отозвался подопечный. – Значит, все-таки придется лезть в это месиво. Не оставлять же подранков.

Я хотел спросить, почему они до сих пор этого не сделали, не сопляки же, должны основы понимать. А потом подумал, что совершенно не имею представления, сколько меня не было в реальности. Может, и времени-то прошло всего ничего.

– Минуты три, если наш треп считать, – сообщил по-прежнему невидимый Гринь. – Пока тебя из-под туши вытащили, пока в чувство привели…

– Как выжил только? – подхватил Стеф.