Калинов протянул пухлый конверт. Костя, немного подумав, принял гонорар. На вес и на ощупь в конверте была довольно солидная пачка. Интересно, боны или евро? Но заглядывать внутрь Костя не стал из приличия.

— Это что, отпускные? — сухо бросил он.

— Хоронить Ганю будем завтра, по высшему разряду, — вполголоса обмолвился Сергей Михайлович. — Я тебе звякну предварительно.

Потом некоторое время ехали молча. Муконин с примесью щемящей тоски смотрел на проплывающие окрестности.

Казалось бы, возвращение домой должно радовать человека. Но у Кости в эти минуты радость переплеталась с печалью, с тяжестью под сердцем, словно подсунули любимое блюдо, которое слегка горчит. Знакомые очертания — густые перелески, внезапно выросшие коробки, мосты и эстакады и унылые, пустынные остановочки, — как будто все это потускнело за время разлуки, и теперь давно засевшие в душе образы, снова ставшие явью, словно впились с гложущим вопросом: ну где же ты был? А мы без тебя как-то тут существовали. Ведь мы с тобой связаны кровными нитями, разве ты забыл? Сколько всего пройдено с нами! Так бывает и с людьми. Лишь после разлуки они осознают всю ценность друг друга.

— Тебя где высадить-то? — прервал Костины размышления генерал Калинов.

— А вы куда направляетесь?

— Нам, вообще-то, в Комитет, — подал голос усатый сосед.

Голос у него оказался похожим на скрипы несмазанной тележки.

— Тогда где-нибудь в центре выбросите, — попросил Костя.

* * *

Копошащийся, кипящий город Екатеринбург равнодушно принял Муконина. Обрадовались ему только голуби на Площади 1905 года, которые готовы были довериться каждому встречному, в надежде полакомиться хлебными крошками. Костя пожалел, что у него ничего с собой нет из еды.

Город мало изменился за то недолгое, впрочем, время, пока Костя отсутствовал. Разве что люди задвигались живее. Ведь они наверняка узнали уже о волжских «терактах в отношении миротворцев». Хотя безголовый Ленин по-прежнему тупо протягивал ладонь в сторону шуршащих по брусчатке автомобилей. А те безучастно проносились мимо него и Дома Чрезвычайного правительства. Когда-то здесь произошла случайная встреча с Машей, вспомнилось Косте. Ее несло куда-то, бездумную, в комендантский час, словно подхваченный ветром осенний опавший лист. Черт возьми, как давно это было! Кажется, что прошла целая вечность. Вечно нам кажется, что прошла вечность.

Разбитной и отважный голубь с забавным сиренево-красным хохолком подковылял прямо к Костиным носкам и вопросительно вывернул голову. Черная бусинка глаза дебильно закрылась несколько раз мелким веком.

— Ну что, родной? Нечего мне тебе дать. Извини.

Костя прикурил сигарету и пошел прочь.

Внутри все сжималось. Здесь его никто не ждет, и никому он здесь не нужен. И какая разница этим людям, идущим вдоль проспекта — вот этим юнцам в цветастых курточках, с ранцами за плечами, хлюпающим по грязной брусчатке ботами а-ля НАТО, или вот этим двум кавказцам, колдующим у подвернувшей колесо тачки прямо на мосту, на обочине, или вон той женщине в замызганном пальто с котомкой в руке, — какая им разница, что он, Костя, недавно угодил в столько немыслимых передряг, и даже рисковал своей жизнью ради какого-то мифического возрождения России? Они идут себе и идут, или копошатся, и никому невдомек. Никому нет ни до чего дела. Главное, прокормить себя в этом большом и бессердечном городе, вовремя схорониться от комендантского часа, раздобыть оружие для самозащиты от уличного жулья.