— Да, я вернулся. — Он взял стул и сел рядом.

— Зачем ты пришел? Видишь, я не в форме.

Он взял ее руку. Она оказалась слабой и легкой как пушинка, но горячей.

— Зачем? Неважно. Просто… Все это время я думал о тебе. Понимаешь? Я идиот. Я жестоко ошибался. И только теперь я понимаю, что хочу быть с тобой как никогда. Я пришел сказать тебе это. И еще…

Она мягко освободила руку и приложила палец к губам. Костя заметил, как в ее глазах мелькнуло что-то прежнее, игривое и доброе. Он, скорее инстинктивно, огляделся по сторонам. Женщины у противоположной стены спали. Другая больная, которая находилась сзади, подозрительно шевелилась.

— Тсс. Я все понимаю. Я знала, что ты придешь, — вполголоса сказала Маша.

То есть это было произнесено почти шепотом, с той знакомой ему детской хрипотцой, как говорит маленькая болеющая ангиной девочка сидящему у постели отцу, что ему не стоит беспокоиться, что ей уже лучше.

— Нет, позволь мне сказать. — Костя снова взял ее руку. — Если я в чем-то виноват, если чем-то задел тебя тогда… Я прошу прощения.

— Ну что ты. Все нормально. Я ни в чем тебя не виню.

— Вот и здорово, вот и прекрасно. Теперь ты выздоровеешь, и мы всегда будем вместе.

— Всегда-всегда? — для подтверждения спросила в ней маленькая девочка.

— Всегда-всегда, — ответил в нем зрелый муж.

— Думаешь, я поправлюсь?

На спинке кровати висело полотенце. Костя сдернул его и аккуратно вытер ей мокрый, горячий лоб.

— Ну конечно поправишься. Врач сказал, очень скоро тебе станет лучше, — соврал Костя. — Они уже знают, как победить эту болезнь.

— Я не хочу умирать, Костик! Здесь, одна, совсем одна, сгинуть в чужом городе, в этой странной больнице. Я боюсь, понимаешь? Я очень не хочу умирать.

Страх проскочил в ее вдруг оживших глазах.

— Ты уже не одна. Ты со мной. И мы будем жить долго-долго.

— Ты обманываешь меня, я знаю, ты обманываешь.

У Кости заиграли желваки на скулах.

— Я говорю правду, — чуть подумав, сказал он и посмотрел ей прямо в глаза. — Ты непременно выздоровеешь. А я буду приходить к тебе каждый день, пока тебя не выпишут отсюда.

Он и сам уже начал верить себе. И она успокоилась. Ибо когда в собственную ложь начинаешь верить сам, в нее уже легко поверят другие.

— Хорошо. Я буду ждать тебя. Каждый день. — Маша прикрыла веки.

Ему показалось, что она, как это бывает с изможденными больными, резко забылась отрывистым сном. В эти минуты он испытывал такую жгучую жалость, как, может быть, когда-то в детстве он ощущал жалость к больному раненому щенку, принесенному с дождя и потом так и не оклемавшемуся. И он потянул руку, чтобы снова вытереть ей лоб и чтобы затем пригладить распластавшиеся по серой подушке волосы. Но она также неожиданно приоткрыла глаза, и в щелочках под веками пугливо забегали зрачки.

— Костик, ты здесь? Ты ведь не уйдешь сейчас? — громким, но сбивчивым голосом спросила она.

— Нет, что ты! Конечно нет, — спешно ответил он. — Я буду рядом, пока не выгонит строгий доктор.

— Ах этот… Он хороший…

Тут Маша будто поперхнулась и начала обильно кашлять. Кашель был жуткий, словно вырывался из самой глубины чрева. Костя принялся беспомощно озираться — он потерялся. Но тяжело больные соседки лежали недвижимы, словно мумии. А в палату никто не заходил. На глазах Маши проступили слезы. Он таки взял полотенце и обтер ей лицо. К счастью, приступ быстро прекратился.

— Расскажи мне, — выдохнула она.