|
Вечером Вирхов дал обед в честь знаменитых гостей, пригласив докторов, университетских ученых и членов Берлинского общества антропологии, Эрнста Курциуса и молодого Дёрпфельда. Шлиманов поздравили с открытием Трои и находками в Микенах. Не было только капитана Бёттихера, который изо всех сил старался помешать приезду в Берлин троянской коллекции: она, дескать, не достойна такой чести — храниться в Берлинском музее. Тут только Шлиманы узнали, каких трудов стоило Вирхову преодолеть все препятствия и осчастливить Берлин таким замечательным даром. Они получали много приглашений. Софья понимала берлинскую речь, могла читать берлинские газеты. Как хорошо, что Генри заставлял ее учить немецкий язык. Как-то даже один доктор, ее сосед за столом на званом обеде, сказал ей: — Вы, наверное, родились в Германии и вас ребенком увезли в Грецию? — Вы льстец, дорогой доктор. По-английски, по-французски и по-немецки я говорю с акцентом. Сама слышу. Но мне ваш комплимент приятен. Генри много времени проводил в музее, давая указания плотникам и размещая четыре тысячи предметов своей коллекции на покрытых лаком стеллажах и витринах, сделанных по его чертежам. Металлические витрины для золотых экспонатов еще не были готовы. Вильгельм Дёрпфельд помогал в чем только мог. И Софье и Генри он нравился все больше. О людях, повседневных делах он говорил спокойно, но, стоило коснуться археологии, он весь загорался. Его часто приглашали на обеды — берлинское общество уже проведало, что он едет с Генри в Трою, как только турецкое правительство возобновит фирман. Генри объяснил своим друзьям археологам, что Дёрпфельд ему нужен как архитектор—сам он в этой науке мало сведущ. Адель Вирхов повела Софью в парк Люстгартен, показала королевский дворец, затем перешли по мосту на ту сторону Шпрее и вышли на Унтер-ден-Линден — любимое место прогулок у берлинцев; выпили по чашке кофе за открытыми столиками возле кафе Бауэра с его высоким крыльцом и чугунными перилами. Софья ездила в Королевский оперный театр послушать «Тристана и Изольду» Вагнера. Это была первая опера Вагнера, которую Софья слушала целиком. Торжественная мощь музыки потрясла ее. Опера, к изумлению Софьи, длилась больше четырех часов, зрители, чтобы не умереть с голоду, подкреплялись в антрактах разными бутербродами и запивали их пивом из высоких глиняных кружек. «Немцы — целеустремленный народ, — думала Софья. — Если они способны сидеть спокойно и восхищаться Вагнером больше четырех часов подряд, им кажется, они могут победить мир. По-моему, сами они в этом убеждены. Я никогда еще не видела столько памятников в честь победоносного воинства». Были и другие различия между расчерченной по линейке Германией и ее обожаемой привольно живущей Грецией. Берлин строго соблюдал социальную градацию общества и безоговорочно подчинялся кайзеру и Железному канцлеру. Германский император и императрица никогда запросто не появятся на улице, как король Георг и королева Ольга. Теперь Софья понимала, почему немецкие ученые с такой свирепостью нападали на Генри. И вот наступило седьмое июля. Посмотреть на торжественную церемонию приехали в Берлин три сестры Генри. По просьбе Генри был приглашен и епископ Вимпос. Все четыре комнаты в гостинице «Тиргартен» засыпаны цветами. В час дня приехали бургомистр Берлина Форкенбек и члены муниципального совета во главе с малюсеньким Вирховом; на лице его было торжество. Муниципальный совет проголосовал за избрание доктора Генриха Шлимана почетным гражданином города Берлина. Этой чести удостоились до него только двое — канцлер Бисмарк и фельдмаршал фон Мольтке. |
