— Я ожидала того же поначалу. Он четко дал мне понять, что я должна прекратить куролесить по городу и выйти замуж, как для моей собственной безопасности, так и для блага семьи.

— «Куролесить»? Именно так он назвал это?

— Да. А как бы ты это назвал?

— Слегка развлекаться, — ответил маркиз. — Исследовать. Определять путь своей жизни.

Элинор слегка улыбнулась.

— Ты понимаешь меня.

— Именно об этом я пытаюсь сказать тебе, моя дорогая. И это приоткрывает еще одну причину, которую стоит упомянуть. Я хорош в сексе.

— Я так и предположила, после…

— Но я никогда не был так хорош, как когда я был с тобой. — Валентин сделал вдох, желая, чтобы она поняла, что он пытается сказать. — И я не думаю, что ты найдешь кого-то еще, кто заставит тебя ощутить то же удовольствие, что могу доставить тебе я, Элинор.

— О Боже! — ее лицо покраснело, и она наклонилась вперед. Пальто сползло с ее плеч. — Завтра ты все еще будешь этим Валентином Корбеттом?

Он только начал узнавать, что существует еще один Валентин Корбетт, и что помимо умопомешательства, он казался неплохим парнем.

— Ты ненавидишь того, другого — и по важной причине.

Девушка покачала головой.

— Нет, я не ненавижу. И я начинаю осознавать, что они оба — это ты. Ты делал кое-какие ужасные вещи, но за прошедшие несколько недель я обнаружила, что ты можешь быть… пугающе проницательным.

— Ты заставляешь меня краснеть.

— Валентин, я пытаюсь быть серьезной. Ты знаешь, я вспомнила, что встречалась с твоим отцом. Припоминаю, что Мельбурн потащил всю семью в Шотландию, и мы останавливались на ночь в Деверилл-парке.

Маркиз кивнул. Он не особенно гордился деталями своего прошлого, но так как он похитил Элинор, то полагал, что должен был обсуждать с ней это, даже если это разговор означал для него еще одно чертово размышление над своим поведением. В некотором смысле, и к его удивлению, он на самом деле смог выяснить недавно некоторые вещи.

— Я помню. Сколько тебе было, семь лет? — Он уставился вниз на свои руки. — Мой отец к тому времени бредил. Ты, вероятно, не знаешь, или не помнишь, но Мельбурн планировал остаться на две недели. Моему отцу взбрело в голову, что все вы — его незаконнорожденные дети, пытающиеся отнять у него состояние. В действительности, он даже напал на Себастьяна.

— Чем он был болен?

— Я уверен, что к этому моменту ты слышала обо всех неприятных подробностях.

— Слухи ходят в изобилии, но я предпочитаю правду.

Итак, это был разговор о его родословной. Валентин предположил, что она заслуживает знать также и это.

— Сифилис.

— Должно быть, это было ужасно для тебя, Валентин.

— К тому времени я просто хотел, чтобы он поспешил и умер, и оставил меня в покое. — Он откашлялся. — Господи. Не думаю, что я когда-либо говорил это прежде. Мои извинения.

— За то, что ты был честным? — Элинор полностью стряхнула с себя пальто и наклонилась через открытое пространство экипажа, чтобы положить обе руки ему на колени. — Знаешь, я должна признаться, что все время, пока разговаривала с Джоном Трейси, я точно знала, что он ответит на любые слова, которые я ему скажу. Я с таким же успехом могла вести эту беседу сама с собой.

Валентин перестал дышать.

— Это экономит время, — протянул он, слишком остро осознавая, что ее пальцы ползут вверх по его бедрам.

— Я тоже так полагаю, особенно если мечтаешь о том, чтобы никогда не встречаться ни с какими сюрпризами, и даже никогда нормально не обсуждать что-то.