Застыв, она стояла на месте. Толпа обтекала ее со всех сторон. Она оглядывалась, пытаясь определить, кто и откуда кричит. Ее черные глаза были широко раскрыты, в них читался явный страх.

– Ламун! – крикнул он что было силы, протискиваясь к ней через толпу китайцев. – О Боже... О Господи... Ламун!

Увидев Николсона, она резко качнулась и не упала только потому, что вокруг было множество людей, которые то и дело толкали ее.

Наконец Том пробился к ней, его глаза горели радостным огнем.

– Ламун! – выдохнул он, отпихивая какого-то замешкавшегося китайца. – Любовь моя, дорогая Ламун!

Она упала в его объятия, ее голова оказалась на широкой груди Тома. По лицу Ламун градом катились слезы. Он прижал ее к себе, хотел что-то сказать, но из горла вырывались лишь нечленораздельные радостные восклицания, похожие на рыдания.

– О моя маленькая, любимая моя, – едва не задохнувшись, сумел выговорить Том. – Где же ты была? Что они с тобой сделали?

Завыла сирена, оповещавшая об очередном воздушном налете.

– Я думала, что уже никогда тебя не увижу! – задыхаясь, произнесла она, поднимая голову и заглядывая Тому в глаза.

Вокруг множество китайцев и европейцев мчались в укрытие.

– Любовь моя! Жизнь моя! – сдавленно шептал Том, покрывая ее лицо страстными поцелуями.

Внезапно раздался оглушительный рокот моторов. На улицы города пикировали бомбардировщики.

– Скорее! – крикнул Том, хватая Ламун за руку. – Уж теперь-то эти сволочи меня не убьют!

Не выпуская руки Ламун, Том со скоростью хорошего спринтера бросился по улице, запихнул Ламун в какую-то дверную нишу и прикрыл ее своим телом. Небо потемнело от низко летящих самолетов, затем раздался ужасный грохот бомбовых разрывов.

– Господи, не допусти, чтобы меня убили. О Боже, не дай мне погибнуть! – беззвучно взмолился Том впервые с тех пор, как началась война. Он не мог позволить себе умереть теперь, когда вновь обрел Ламун. Он должен жить хотя бы для того, чтобы защищать и любить ее, чтобы она чувствовала себя в безопасности.

Недалеко от Тома и Ламун бомбы корежили асфальт. Камни летели им под ноги, сверху сыпалась густая цементная пыль.

– Ну как, закончилось? – крикнула Ламун, стараясь перекрыть грохот взрывов, вой сирен и вопли раненых.

– Да, кажется. – Том осторожно поднял голову и посмотрел на небо, синее и безоблачное, как будто и не было никакого авиационного налета. – Пошли, я должен вывести тебя отсюда. Кстати, куда ты шла, когда я увидел тебя?

Они вновь очутились на улице. Слева, в какой-нибудь полумиле от них, в небо вздымались языки пожаров, воздух был полон дыма.

– К переправе, – выдохнула Ламун, когда люди из бомбоубежищ опять заполнили улицу. – Думаю, что на острове будет не так опасно.

– Черта с два, – мрачно сказал Том, у которого выступил холодный пот при одной только мысли, что будет с Ламун, если ее схватят японцы.

– Плохо только, что у меня нет пропуска, – сказала она, еле поспевая за Томом, который побежал к брошенному водителем такси.

– Да к черту все пропуска! – в сердцах воскликнул Том, чуть ли не силой усаживая Ламун на переднее сиденье. Сам он обогнул машину и сел за руль. – Молю Бога, чтобы в этом драндулете оказалось хоть немного бензина.

Бензин в баке был, и уже через считанные секунды они помчались по взрыхленным взрывами улицам к причалу.

– Ты так и не рассказала, что же с тобой произошло, – напомнил он, ловко огибая мчавшиеся навстречу санитарные и пожарные машины, водители которых истошно кричали.

– Меня выдали замуж, – просто сказала Ламун.