– Нет! – крикнула она и схватила его за руку, но он уже отошел, и Ламун сделала несколько шагов за ним. Японец угрожающе наставил на нее штык.

– Всем китайцам выйти отсюда! – крикнул он, оттолкнув Ламун.

Дженнифер еще крепче ухватилась за подол девушки и заплакала. Джереми побледнел.

– Отпустите ее! – храбро сказал он, глядя в злобное лицо японца. – Не смейте делать ей больно!

Ламун перепугалась, что японец сейчас ударит мальчика, и попыталась отцепить ручонку Дженнифер. Молодая американка, которая раньше поинтересовалась, что с ними будет, выступила вперед.

– Эта молодая женщина не китаянка, – авторитетно заявила она, совершенно не зная, кто такая Ламун. – Она евразийка, это ее дети. Вы должны позволить ей остаться с детьми.

Японец был в некотором замешательстве.

– Верно, верно, – сказала медсестра, которая беспокоилась за детей, находившихся на попечении Ли Пи. – И если вы намерены нас интернировать, то уж позвольте и ей отправиться с нами, как и ее детям.

Японец еще немного поколебался, затем согласно кивнул.

– Ладно, иди с остальными, – сказал он Ламун. – Но ты должна кланяться японскому офицеру. И все вы должны кланяться, понятно?

Ламун поклонилась. Слезы брызнули у нее из глаз. Дети ухватились за ее юбку. Мгновение она и ребятишки оставались неподвижны. Да, пока их не разлучили. Но что будет с Ли Пи? Как-то он выдержит испытания, которые японцы уготовили всем китайцам?

Американка подошла к Ламун, не обращая внимания на приказ японца всем оставаться на местах.

– Пойдем, – сказала она. – Держись возле меня. Мы не хотим, чтобы тебя от нас отделили.

Ламун попыталась улыбнуться сквозь слезы. Наконец-то у нее появился друг. Она надеялась, что сумеет отыскать Элен. А в один прекрасный день, если Богу будет угодно, она встретит Тома и Ли Пи.

– Благодарю, – сказала она, привычно смущаясь. – Я буду очень признательна.

Вместе с ребятишками, цепко ухватившимися за ее подол, она подошла к группе европейских женщин, ожидавших дальнейших распоряжений.

Только мысль о детях, о том, что она обязана остаться в живых, чтобы вырастить их, – только это и придало сил Элен выдержать дни и ночи после того, как японцы ворвались в госпиталь. Когда она пришла в себя, то обнаружила, что лежит на груде мертвых тел, а солдаты один за другим насилуют ее. Стало известно, что ее отвезут в Гонконг, чтобы интернировать в лагере Стэнли, предназначенном для гражданских лиц, и Элен от радости даже заплакала.

Паром был забит молчаливыми, понурыми людьми. У женщин лихорадочно блестели глаза, напоминая о том, что им пришлось пережить в последние дни. Элен с трудом узнавала пролив. Вода стала зеленой и грязной, по ней в огромном количестве плавали обломки сампанов и джонок, попадались и трупы. Она отворачивалась и старалась смотреть на Пик, наслаждаясь его вечной красотой.

Потом их опять усадили на грузовики и повезли в Стэнли. Вокруг все было разрушено и уничтожено, и многие женщины, не выдержав, заплакали. На склонах холма все еще можно было увидеть немало валявшихся под открытым небом трупов; искореженные остатки джипов и грузовиков застыли как немые свидетели происшедшей здесь жестокой битвы. Но было и немало беженцев с чемоданами в руках или узлами, из которых торчали простые обиходные вещи, выглядевшие странно и даже нелепо на фоне разрушений.

– Откуда здесь столько людей? – спросила Элен, жадно ощупывая взглядом изможденные лица. Она надеялась найти Элизабет или хоть мельком увидеть Джереми и Дженнифер.

– А Бог его знает, – ответила ехавшая с ней вместе пожилая женщина. – Из Виктории, наверное.