Женщина всхлипывала, не в силах сдерживать отчаяние, охватившее ее. Она попыталась подумать о чем то другом, о прошлом и о том, с чего все началось.

1

Эмма Чемберс подтянула потертое одеяло к подбородку, когда одна из ее трех сестер потащила его на себя. На чердаке стоял холод. В дальнем углу лежал еще один соломенный матрас, на котором ютились ее четыре брата. Один из них перевернулся, громко испортив воздух, а другой, старший, зычно храпел.

Дом всполошился, пробудившись от дремы. До ушей Эммы доносились едва слышные звуки: закрывающаяся дверь, кашель, скрип ступенек под ногами отца. Сквозь кусок ткани, натянутый через весь чердак и отделявший детей от родителей, она услышала мамино мягкое бормотание и ощутила ее страх.

В свои шестнадцать, живя в такой тесноте, Эмма уже давно не питала никаких иллюзий. Ее папа был пьяный, он еле волок ноги по ступенькам, а это значило, что те гроши, которые он заработал трудом помощника каменщика, уже утекли в карман местного трактирщика. Паб «Руки короля» на углу их улицы в Баттерси в Южном Лондоне являлся настоящим магнитом для ее отца. Очень редко, проходя мимо, он не заглядывал туда.

Шум нарастал, до Эммы донеслась нетерпеливая брань отца, и он наконец появился в низком квадратном проеме, громко ступая по деревянному полу. Затем последовал грохот его ботинок об пол, когда он их снял, после – шуршание одежды. Эмма напряглась, испугавшись за мать, и вскоре началась обычная ночная потасовка:

– Ну же, женщина!

– Нет, Том.

Звук пощечины, всхлип, и его суровый голос:

– Ты моя жена.

– Дитя вот вот родится. Ты можешь оставить меня в покое?

– Ладно тебе, еще несколько недель. А теперь, ну ка, Майра, приподними ночнушку.

– Мне нездоровится. Ты можешь перебиться без этого хоть одну ночь?

– Нет, никак не могу.

И началось: ворчание, стоны. Эмме хотелось закричать, подбежать к родительской части чердака и оттащить отца от матери. Он животное, свинья, но из прошлого опыта она знала, что ее действия лишь усугубили бы ситуацию. Лучше ничего не предпринимать, разве что помолиться, чтобы это поскорее закончилось и с мамой все было хорошо.

Эмма закрыла уши руками, стараясь заглушить ненавистные звуки, а когда одна из сестер перевернулась, то снова стянула с девушки одеяло. Живот Эммы урчал от голода. На ужин они ели один лишь капустный суп, так что она не удивилась, когда брат опять громко испортил воздух.

Эмма всю неделю думала о еде, но в тот день мысль о папиной получке немного подбадривала ее. Теперь, впрочем, не стоило надеяться ни на какой хлеб, который мог бы дополнить их скудную диету. Она пыталась успокоиться, но на нее нахлынула ненависть – отвращение к тому, чем стал ее отец.

Эмма вновь заерзала, пытаясь улечься на бугристом старом матрасе и думая о том, что же случилось с тем папой, которого она знала до войны. Да, он был неразговорчивым, но все таки любящим отцом, добрым от природы. Она помнила, как сидела на его коленях, в теплых объятиях, однако человек, вернувшийся с войны, хоть он и выглядел так же, был совершенно чужим – вспыльчивым, жестоким и озлобленным.

Струйка лунного света проскользнула в крохотную щелку в крыше, ту, сквозь которую капал дождь, и Эмма нахмурилась. Они не всегда здесь жили. До войны их дом находился в нескольких улицах, он был небольшим, но уютным. Во всяком случае, родители имели отдельную комнату. Дверь выходила прямо на тротуар, и Эмма с улыбкой вспоминала, как проводила там время со своими друзьями, рисуя мелом цифры для игры в классики на тротуарной плитке.

Война все изменила. Сначала они ничего не почувствовали, на детей никак не повлияло далекое противостояние, однако постепенно начались воздушные атаки на Лондон, и вскоре, казалось, бомбили повсюду и постоянно.