— Я понимаю.

— …я пытаюсь сказать, что у меня все в порядке, у меня все хорошо, со мной все прекрасно, это только… — К моему ужасу я понял, что не могу продолжать. Я больше не мог врать и не мог сказать правду. Я видел перед собой бутылку виски, но не мог к ней потянуться, потому что боялся дрожания рук, которое выдаст, насколько я расстроен. Кевин подумал бы, что я слишком жалок. Гомосексуалист станет меня жалеть! Господи, какой кошмар. Мне следует взять себя в руки, а иначе…

— Господи, иногда секс превращается просто в ад! — внезапно воскликнул Кевин. — Импотенция, фригидность, несвоевременная эякуляция, адюльтер, содомия и похоть, — как мы все это выносим? Я думаю написать мою следующую пьесу о том, как прекрасно быть евнухом. Давай еще выпьем.

Я кивнул. Струйка виски, наливаемая в мой стакан, заблестела, а затем раздался всплеск брошенных туда кубиков льда.

— Конечно, любой психиатр скажет тебе, — добавил Кевин, — что все эти проблемы поразительно широко распространены. Это потому, что никто об этом не говорит, так что каждый предполагает, что только на его долю выпадает такой ужасный опыт.

Я разом выпил половину своего виски. А затем осторожно спросил:

— Ты веришь в психиатров?

— Я думаю, что некоторым они помогают. Но для меня они также бесполезны, как Бог и Папа.

— Ты имеешь в виду, что они не могут тебе объяснить, почему ты гомосексуалист?

— О, они рассказали мне! Они объяснили мне во всех мучительных, нескончаемых, противоречивых подробностях! Все, что я могу сказать, Нейл, это то, что, истратив часы на исповедь священникам и целое состояние на психиатров, я не уверен, что вообще существует причина моих сексуальных предпочтений. И еще тебе скажу, что бы все эти люди на приемах с коктейлями ни говорили, Фрейд ответил отнюдь не на все вопросы. Я думаю, что человеческий ум устроен как адресная книга пяти районов Нью-Йорка, и хотя Фрейд проложил свой путь через Манхэттен и Бронкс, он не доехал до Бруклина, Куинса и Статен-Айленда.

— Хм, — сказал я. — Ладно, я сам, конечно, никогда не верил в психиатров…

— Они могут научить лишь одной полезной вещи — это слушать. Ты слышишь, Нейл?

— Слушать?

— Да, ты слушаешь Алисию? Ты слушаешь не только, что она говорит, но и все, что остается невысказанным? Ты знаешь, что происходит в ее голове?

— Я полагаю, что в данном случае важна моя голова!

— Но знаешь ли ты, — сказал Кевин, — что то, что происходит в твоей голове, зависит от того, что происходит в ее? Выпей еще.

— Спасибо. Нет, лучше не надо. Я не хочу прийти домой пьяным. — Я подумал о сокрушительной жалости Алисии и тщательно подавляемом презрении и ее утрате сексуального влечения ко мне. Я очень хорошо представлял, что происходит в ее голове. Никакой тайны не было. Все было до боли слишком очевидным. — Ладно, как я уже сказал, Кевин, я на самом деле не очень-то верю во всю эту психоаналитическую чепуху — это вроде религии, но как религия может тебе помочь, если у тебя нет веры? Во всяком случае, панацеи для этой ситуации нет, я просто должен с этим смириться, не в моей власти сделать что-нибудь еще… не в моей власти. Да, что поделаешь. Поэтому это меня так расстраивает. Кажется так несправедливо, что у меня столько власти, но не в этой области моей жизни… Власть — это общение.