— Не сердись, папа…

— Я не сержусь. Ты ведь знаешь, что я хочу только, чтобы ты была счастлива. Правда, не заметно, что ты это знаешь… — Я закрыл обложку книги и снова повернулся к ней. — Почему Германия? Почему Европа? Не была бы ты более счастлива в Америке?

— Я знаю, что ты ненавидишь Европу. Я не думаю, что ты поймешь.

— Нельзя сказать, что ненавижу. Просто для меня это пустой звук, как картины Рубенса. Вики, если бы я знал, что ты будешь счастливее в Америке, я направил бы Сэма в Бостон или Чикаго, чтобы открыть там филиал банка…

— Нет, я хочу ехать в Европу. Я хочу того, чего хочет Сэм. Я просто хочу быть с Сэмом.

По-видимому, Сэм превратился в своего рода Свенгали.

— Послушай, Вики, ты должна быть честной со мной. Не принуждает ли тебя Сэм ехать в Европу против твоей воли?

Она посмотрела на меня так, будто я выжил из ума.

— Конечно же, нет! О, папа, не будь таким глупым! Сэм ничего не заставляет меня делать против моей воли! Он очень нежен со мной!

— Ты действительно счастлива с ним?

— Конечно! Что за вопрос! Папа, пожалуйста, перестань обо мне беспокоиться! Сэм заботится обо мне так же хорошо, как когда-то заботился ты!

— Понятно, — сказал я и, подумав, добавил: — И ты считаешь, что если уедешь в Европу, то станешь более взрослой?

— Я в этом уверена.

— Тогда ты должна ехать. — Я ясно увидел, что, если Вики хочет повзрослеть, последнее дело ей мешать. Зрелая женщина, самостоятельно мыслящая, в гораздо большей степени, чем девушка, полностью зависящая от своего мужа типа Свенгали, сможет сформировать собственное мнение о том, где она хочет жить и какую жизнь хочет создать для своих детей. На горизонте замаячил огонек надежды. Кроме того, время работало на меня. В настоящее время весы перевешивают в сторону Сэма, но если я продержусь, сохраню спокойствие и сыграю роль святого, смирившегося, многострадального босса, который вытерпит любое унижение ради своей дочери, то может настать день, когда Вики устанет от Европы, и тогда перевесит моя чаша весов. Теперь моей главной задачей является примирение с Сэмом, потому что в порыве раздражения он может уйти из банка и прямым ходом уедет в Германию. Пока был его боссом, я теоретически сохранял свою власть вернуть его обратно через всю Атлантику, и в один прекрасный день мог от теории перейти к практике и использовать эту власть.

Я не любил применять выжидательную тактику. Мне не нравилось, что я позволяю Сэму обманывать меня, пока я улыбался и ничего не делал. И мне не нравилась перспектива того, что Вики и Эрик канут в Европе. Но я живучий. Испустив вздох, я собрал вместе всю свою хитрость, терпение и железную решимость, которую я выработал с годами, и сказал мягким и кротким голосом:

— Ни о чем не волнуйся, любимая! Я теперь намного лучше разобрался в ситуации. Поезжай в Европу с Сэмом, как ты и хотела, и ни минуты не чувствуй себя виноватой. Я уверен, что все в конце концов уладится…

Я замечательно играл свою роль, пока Келлеры не уехали в Европу, но когда «Куин Мери» отправилась вверх по Гудзону, я чувствовал такую депрессию, какой не испытывал никогда в жизни. Я чувствовал, что должен побыть один, но как ни парадоксально, не мог вынести и мысли об одиночестве.

— Не хочешь ли пойти в город пообедать, Корнелиус? — сказала Алисия, пытаясь быть со мной предупредительной.

Я отказался. Я знал, что ей меня жалко, и этого я не мог перенести. Выдумав какой-то предлог, я поднялся наверх, а позднее выскользнул из дома, чтобы повидать Терезу, но передумал.