— Это неправда. Послушай…

— Нет, это ты слушай меня! Я держала язык за зубами многие годы; теперь я понимаю, что это было плохо — если бы я высказала все это раньше, возможно, мне удалось бы спасти тебя от себя самого!

— О, Боже мой!

— Откажись от этого банка, Корнелиус. Это корень всех твоих зол, теперешних и прошедших. Откажись от него и посвяти себя Фонду изящных искусств и Фонду образования. Это достойно и очень важно.

— Банковское дело не менее достойно и важно! И почему ты думаешь, что эти фонды представляют собой что-то вроде религиозного ордена, в который я должен уйти, чтобы вести чистую безгрешную жизнь? Боже, ты должна прийти на одно из совещаний правления и посмотреть на всех этих миллионеров, добивающихся всеми средствами выгодного положения, — это быстро разрушило бы твои иллюзии!

— Я вижу, что ты умышленно предпочитаешь не понимать меня. Дай мне возможность попытаться тебе объяснить, Корнелиус, теперь, когда ты достиг зрелого возраста…

— Благодарю, но считаю себя совсем молодым!

— …ты должен сделать переоценку ценностей. Ты когда-нибудь задумывался о своей жизни, Корнелиус? Или ты уже не способен на размышления подобного рода?

— Эмили, ты потеряла связь с действительностью! Твоя беда в том, что ты живешь здесь, в этой богом забытой дыре, и у тебя нет ни малейшего представления о реальном мире. Почему бы тебе снова не выйти замуж, или не завести себе любовника, или не похудеть на двадцать фунтов, или не покрасить волосы, или не отправиться в путешествие, ну сделай хоть что-нибудь для разнообразия! Бесконечные благотворительные дела и одинокая постель ночью — этого достаточно, чтобы выбить из колеи любую нормальную женщину.

— Ну, конечно, — сказала Эмили, поднимаясь, чтобы закончить разговор, — я знала всегда, что ты помешан на сексе.

— А я знал всегда, — закричал я, — что ты всегда действовала как религиозная фанатичка, чтобы подавить свои половые инстинкты!

Как часто случается при ожесточенных ссорах, мы с Эмили стали предъявлять друг другу самые абсурдные обвинения. В какой-то момент, казалось, мы поняли это и готовы были обняться со смехом и разойтись друзьями. Однако примирения не произошло, и Эмили сказала холодно:

— Бедная мама перевернулась бы в могиле, если бы услышала, что мы так позорно ссоримся. Я прошу прощения за попытку говорить с тобой так откровенно и надеюсь, что ты простишь меня, когда я объясню, что действовала только из-за любви к тебе. Что бы ты ни сделал, ты все-таки мой брат, и я никогда не сказала никому ни одного слова против тебя, но не думай, что моя лояльность вызвана моим одобрением твоих убеждений или твоего образа жизни. Теперь забудем об этой сцене, и, если пожелаешь, никогда не будем о ней вспоминать.

Она вылетела из комнаты. Я засмеялся, пытаясь уверить себя, что не смущен, но знал, что это не так. Позже я пошел спать и долгое время лежал в темноте без сна. На следующее утро я сказал Эмили просто:

— Послушай, я очень сожалею о том, что случилось вчера вечером. Ты знаешь, как я люблю тебя и как много ты для меня значишь. Мне бы хотелось взять обратно все те дурацкие слова, которые я сказал тебе.

— Вопрос закрыт, — безжалостно сказала Эмили. — Оправдывайся, если хочешь, но мне сказать тебе больше нечего.

Я увидел ее холодные серые глаза и понял, что потерял Эмили.