Джейк хлопотал над Алисией. Я повесил трубку и приказал подать машину к подъезду.

— Я сразу же вернусь, — сказал я Алисии, целуя ее. — Не беспокойся, я все улажу, нет проблем. Джейк, я позвоню тебе. Благодарю за помощь.

И я поспешил к Себастьяну, чтобы сдержать обещание.

Это было очень трудно, так как у оскорбленной женщины, проститутки с Вест-Сайда, был бумажник Себастьяна, в котором находились его водительские права с его старым адресом на Пятой авеню, но женщина оказалась очень разумной, когда поняла, что ей хорошо заплатят, и полицию оказалось легко убедить в том, что ее избил сожитель, когда застукал ее с Себастьяном. Никто не захочет зря тратить время, проводя расследование незначительного преступления, когда имеются куда более серьезные.

Когда я, наконец, остался один с Себастьяном, я сказал ему:

— А теперь можно пойти спать, если получится, но я хочу, чтобы ты был в моем офисе завтра в девять часов утра, и если ты опоздаешь хоть на секунду, ты будешь уволен.

— Ладно, — сказал Себастьян.

Я смотрел на него и молчал, через десять секунд Себастьян покраснел и пробормотал:

— Да, сэр.

Я резко повернулся и вышел.

Он постучал в дверь в девять часов и, поднявшись из-за стола, я провел его в другую комнату, бывшую моим рабочим кабинетом. Во времена Пола эта комната, выходившая на внутренний дворик, была обставлена как библиотека, в то время как дальняя комната, отделенная аркой, использовалась как изящная гостиная, где только избранные собирались ежедневно после обеда выпить чаю. Я упразднил эту традицию девятнадцатого века. Главная комната была обставлена теперь как строгий кабинет, а ближняя комната, как я узнал однажды, подслушав шепот младшего партнера, стала называться комнатой ужасов. В этой комнате я увольнял людей, убеждал принять мою точку зрения, доказывая, что банкир инвестиционного банка создан только для того, чтобы устилать золотом дорогу своих клиентов, но ни в коем случае не вмешиваться в их дела.

— Садись, Себастьян, — сказал я своему пасынку, который уже заранее болезненно побледнел.

Он неловко сел на кушетку, а я оставался стоять у камина, положив одну руку на каминную доску бледного мрамора.

— Ну, так что же? — спросил я резко.

Он кашлянул. Звук отразился от пепельно-белого потолка и неокрашенных стен. Ковер в комнате был стального серого цвета. За моими плечами цифровые часы мерцали красными огоньками, — время — источник жизненной силы — медленно уходило в бесконечность.

— Итак, Себастьян? — повторил я, пока он пытался успокоиться.

— Благодарю за то, что ты улаживаешь мои неприятности. Я очень сожалею, что впутал тебя в это дело. Извини меня за все это беспокойство.

Для Себастьяна это была длинная речь, но я ничего не произнес в ответ. Молчание продолжалось. У меня не шевельнулся ни один мускул, но он заерзал на кушетке.

— Я жду, Себастьян.

— Я сожалею, сэр. Я не понимаю…

— Я жду твоего объяснения.

— О!.. — Он снова заерзал, пытаясь найти удобное положение, но современные кушетки с их неудобными спинками исключают всякую надежду на комфорт.

— Я хочу знать, — сказал я бесстрастно, — почему интеллигентный молодой человек, хорошо воспитанный в счастливом доме со всеми возможными преимуществами, которые дает богатство, ведет себя так отвратительно.

Он ничего не ответил. Я чувствовал, что во мне нарастало раздражение. Я резко повернулся и отошел от камина, остановившись перед окном.

— Приходило ли когда-нибудь тебе на ум, — спросил я, — назначить свидание хорошенькой девушке, оплатить обед, пригласить в кино?

— Нет, сэр.