Она раскрыла рот, готовясь выдать какое–нибудь туманное замечание. Но вместо этого услышала, как произносит:

— Он бессовестный, беспечный, пустой, грубый.

На ее щеках разгорелся яркий румянец, и где–то на задворках разума она услышала шепот: «Я сужу лорда Ханта за грехи его отца?»

— Мой бог, — протянул он. – Это все?

Встревожившись, она избегала его взгляда, рассматривая сад. Она крутила в руках корзину, не имея возможности что–то объяснить, не вдаваясь в предысторию, которая заставила ее сделать подобные заключения.

— А я каким–то образом избежал твоего осуждения? – его губы слегка скривились.

Улыбка или ухмылка, она не была уверена. Зная его, особой разницы между ними не было.

— Вы не похожи на лорда Ханта, — поспешила она с ответом.

— Нет? – он расцепил руки и оторвал плечо от косяка.

— Нет, вы лучше этого. Лучше, чем он.

— Лучше, — его серые глаза сверкнули, ледяные, как зима в пенвичских пустошах. – Вряд ли. Мы старые приятели. Мы росли вместе. Хант и я – практически одно и тоже. Поверь.

И это подтверждало тот факт, что герцог тоже был ее соседом. Она с дрожью вдохнула, почему–то радуясь, что не была с ним знакома в то время. У нее не было нелестных воспоминаний о нем, которые она могла вытащить из памяти. Почему это имело значение, она не могла сказать. Достаточно странным являлось то, что ей было необходимо оказаться правой в том, что он ей нравился. Она была готова поклясться, что он был лучше лорда Ханта… и ей было нужно, чтобы он был таковым.

— Нет. Это не так. У вас есть совесть. Вы не… — она на мгновение запнулась, пока не подобрала нужное слово, – не потеряны.

В то же мгновение его взгляд потяжелел – толстый слой серого льда. Холод этого взгляда достиг ее сердца, и она задрожала.

— Ты не можешь ошибаться больше.

При этом мрачном замечании ее пальцы замерли на корзине. Другой бы решил, что она его оскорбила.

— Я абсолютно потерян. Пуст. Бездушен, — он сощурил глаза, глядя на нее, и на мгновение она испугалась, что он шагнет к ней. Но она не отступила. – Спроси любого.

Она помотала головой.

— Мистер Адамс и весь остальной штат вам очень преданы…

— Преданность, да, — вставил он, голос его был остр, словно рапира. – Привязанность? Нет. Вера в меня? Нет. Никогда. Они знают, что я из себя представляю.

Она медленно кивнула, припомнив распутника, стоящего на лестничном пролете, договаривающегося с женщиной легкого поведения прямо перед всей прислугой. При этом он даже глазом не моргнул.

— Если хочешь сохранить свое место, ты очень постараешься это запомнить, — он отвернулся от нее и вышел из оранжереи, стук его сапог заставлял вибрировать пол. Так же, как и его слова.

Он ее уволит, если будет ей нравиться? За то, что она считала его хорошим и респектабельным? Она помотала головой. Абсурд. Она взглянула вниз на сорняки и напала на них с новой силой, выдирая их из земли с такой же враждебностью, какую она заметила в глазах герцога. Ее охватила стойкая уверенность: ее взял на работу не закостеневший в грехе развратник… а абсолютно сумасшедший человек.

Глава 11

Пронзительный визг прорезал воздух раннего утра. Фэллон застыла посреди работы, заключавшейся в том, чтобы приподнимать со стены огромный портрет, на котором был изображен один давно умерший предок герцога. Горничная, вытиравшая пыль со стены под портретом, бросила на нее удивленный взгляд.

Тяжелый топот внизу в дальнем коридоре встряхнул воздух. Фэллон дрожащими руками осторожно опускала тяжелый портрет назад на стену, когда утро прорезал голос миссис Дэвис:

— Отец небесный!

Горничная бросила на Фэллон еще один взгляд и, приподняв юбки, бросилась прочь, очевидно, полная решимости узнать, какое очередное несчастье обрушилось на домашнее хозяйство герцога.