— Ты во сколько приедешь?

— Часикам к двум, как обычно, — Вдовкин с удовольствием подумал, какой спокойный, безоблачный ожидает его впереди день. После завтрака он, пожалуй, пощелкает часик рулеткой в игорном клубе «Три коня», потом покушает с матерью борща, поваляется с газеткой, потом они вместе посмотрят очередную серию «Просто Мария», да еще там, кажется, намечался кубковый матч «Спартачка». Славно жить на белом свете, господа!

На порожке дворницкой стоял дядя Коля, покуривал, опершись на лопату. Вдовкин подошел к нему поздороваться. От дворника тянуло ядреным перегаром бормотухи.

— Никак, уже поправился, дядя Коль?

— Вчера в молочную завезли молдавского. Теперь уж разобрали, не спеши.

— Почем?

— Не помню. Я ящик отоварил. Не хочешь бутылочку?

— Не пью, дядь Коль.

— Чего так? Сердешко?

— Охоты нет. Ты опять, что ли, закурил?

— Да не-е… Так, для видимости. Слыхал, чего с Михалычем стряслось?

— С каким Михалычем?

— Ну как же… из пятого подъезда. Инвалидный «Запорожец» у него.

— А-а, — вспомнил Вдовкин. — Приплюснутый такой. С орденом ходил.

— Именно, что с орденом…

Оказалось, с Михалычем произошла большая незадача. Вышел он ночью по привычке проверить, целы ли колеса у «Запорожца». К нему привязалась кучка пьяных молокососов. Разглядели орден на лацкане: «Дай, дядя, поносить! Дай, дядя, поносить! Нам тоже хочется. Мы же дети!» Было их человек шесть, мальчишки и девочки. Михалыч, конечно, заартачился. Его вырубили какой-то железякой по башке. Потом пиками исковыряли. Но орден не тронули. Просто резвились ребятки, накурились какой-то дряни. Кто-то из разбуженных жильцов вызвал милицию. Ребяток отловили. Но пока то да се, пока приехала «скорая», Михалыч уже помер.

— Что характерно, — сказал дядя Коля. — Перед смертью все переживал насчет колес. Все ему чудилось, колеса сперли. Когда убедился, что колеса на месте, сразу и преставился.

— Его можно понять. Все же легче помирать, когда имущество цело.

— Я и то говорю. Никогда не знаешь, где найдешь, где потеряешь…

Вернувшись из магазина, Вдовкин уселся у окошка с газетой. С увлечением прочитал в «Известиях» статью о приватизации. Башковитый журналист с добрым юмором описывал, как Лужков поссорился с Чубайсом. Не поделили они, естественно, московскую недвижимость. Каждый считал, что принадлежит она только ему одному, и у каждого были свои весомые резоны. В конце статьи журналист с горечью предупреждал, что если крупные демократы и дальше вот так будут цапаться из-за каждого куска, то вонючая фашистская оппозиция с присущим ей цинизмом обязательно использует семейную размолвку в своих гнусных политических играх. Не успел Вдовкин порадоваться прозорливости журналиста, как зазвонил телефон.

Звонивший представился Мишей Губиным, и когда Вдовкин сообразил, кто это, сердце у него екнуло.

— Да, Миша, слушаю.

— Не хотите прокатиться до Валентиновки, Евгений Петрович?

— Хочу, — сказал Вдовкин. — Вы их нашли?

— Они там на даче водку жрут.

— Что-нибудь взять с собой?

— Ничего не надо. Я от метро звоню. Подберете меня?

— Вы один, Миша?

— С вами будет двое. Не волнуйтесь, Евгений Петрович. Дельце плевое.

— Я не волнуюсь. Ждите. Через пять минут буду.

От Медвежьих озер и до самой Валентиновки так полило, точно небеса прохудились. Молнии скакали прямо по асфальту.