Отослав Жозефину на веранду, Маргарита подбежала к решетке и окликнула цыганку, которая отошла уже довольно далеко.

— Сжальтесь надо мной! — умоляюще произнесла Маргарита.— Вы говорили о мальчике, моем сыне. Неужели он завтра должен умереть? Я должна найти его и спасти!

— Ах, напрасно, знатная донья, совершенно напрасно,— сказала цыганка,— но покажите мне еще раз руку, я погляжу, где точно кончается линия мальчика!

— Скажите мне, умоляю вас! — просила Маргарита, подавая ей снова левую руку.— Если вы сказали правду, я умру от страха и горя!

— Я все это очень хорошо понимаю, знатная донья, но помочь нельзя! То, что показывает линия на руке, должно свершиться, то, чего вы так боитесь, неизбежно произойдет.

— Но скажите, по крайней мере, где этот мальчик живет и почему он должен завтра умереть?

— У него есть злые враги, знатная донья; он умрет от злых врагов и неподалеку от вас, но знатная донья не сможет ни уберечь, ни спасти его! Уже отлиты пули, которыми он будет убит… Ему суждено умереть, знатная донья, и он умрет!…

— Это невозможно, вы лжете! — воскликнула Маргарита, с трудом сдерживая слезы.— Каким образом мое дитя может быть недалеко от меня?

— Я никогда никому не лгала, знатная донья. Все будет так, как я сказала. Старая Цинна умеет читать будущее.

— О Матерь Божья, помоги мне спасти моего мальчика! — в отчаянье воскликнула Маргарита, воздев руки к небу.

— Никакая молитва не поможет, знатная донья, ни молитва, ни попытки отыскать ребенка! Все, что предначертано судьбой, должно свершиться,— сказала старая цыганка, удаляясь от ограды.— Поберегите ваши слезы, много еще предстоит вам горя и несчастий, пока не засияет ясный луч счастья.

С этими словами старая Цинна растаяла в вечернем сумраке, а Маргарита закрыла лицо руками.

— Ты жив,— в отчаянье шептала она,— ты, которого я так жаждала увидеть, чтобы быть вполне счастливой. Ты, кого я, потеряв рассудок, бросила на произвол судьбы в ту страшную ночь, ты, оказывается, жив! Но я обрела тебя, неизвестного мне, только затем, чтобы снова лишиться? О, горе мне! Это ужасно, но это — справедливая кара Господня, я достойна этого горя!

Маргарита вытерла слезы и пошла к веранде, где Жозефина, тоже плача втихомолку, поджидала свою мать, чтобы вместе с ней отправиться после ужина в спальню.

У обеих было тяжело на душе, но ни мать, ни дочь не могли предчувствовать, каким тяжелым горем обернется для них предсказание старой цыганки.

Обе даже внутренне раскаивались, что дали ей руки для гадания.

Вскоре особняк князя Монте-Веро на улице Риволи погрузился в полный мрак, потушены были даже канделябры в покоях матери и дочери.

Глубокая тишина воцарилась и в парке, и в особняке, двери которого стараниями Мартина были накрепко заперты.

Юная Жозефина уснула, молясь за дедушку Эбергарда и дорогого ей Иоганна.

Маргарита же не спала; в глубокой задумчивости лежала она на шелковых подушках, сменивших, благодаря ее отцу, прежнюю постель из прелой соломы.

Слова старой цыганки все еще звучали в ее ушах, и она не могла успокоиться.

Наконец около полуночи ей удалось уснуть, но всю ночь ее тревожили тяжелые беспокойные сны.

Она видела себя в загородном дворце императора, вокруг нее чинно двигались разнаряженные гости, на ней самой был надет превосходный охотничий костюм.

Внезапно ее увидела императрица Евгения и подошла; она была очень ласкова с дочерью князя, даже подала ей руку и позволила ехать во время охоты рядом с собой.

Императрица была так хороша, что Маргарита не могла ею налюбоваться.