Изменить размер шрифта - +
Мать моя умерла от горя, а братья стали стыдиться своего имени. И вот уже двадцать лет томлюсь я в остроге, и, хотя мне всего сорок, все считают меня стариком!

— Ведь, наверное, несчастный Арман, здесь есть еще так же несправедливо приговоренные люди? — спросил Фукс.— Я не хочу говорить о себе, но поверьте, настоящие преступники свободно прохаживаются, радуясь своим злодеяниям, между тем, как мы, несчастные, должны томиться в цепях.

— Вы правы,— согласился Арман.

На следующий же день Фукс не преминул воспользоваться доверием старика и завел с Рыжим Эде разговор по-немецки, так как Арман не понимал этот язык.

— В одну из следующих ночей цепь, связывающая нас, будет распилена! — сказал Фукс.— Освобождение близко!

— Но куда мы направимся? — спросил Рыжий Эде, все еще слишком живо помнивший о наказании двух пойманных беглецов.

— Предоставь мне обдумать это. Мы воспользуемся днем Наполеона, когда все смотрители будут так же, как и в прошлом году, мертвецки пьяны.

— Ты думаешь бежать сухим путем? — спросил Эде.

— Нет, водою!

— А если нас вернут?

— Лучше смерть, чем еще пять лет в этом остроге,— произнес Фукс.

— Но ведь день Наполеона уже на носу!

— И слава Богу! Я все уже обдумал и все приготовил.

— По прибытии в Париж мы будем свободны, а там примемся за поиски того, кому мы обязаны этим пятилетним заключением.

— Он должен умереть! На этот раз он не избежит моей руки!

— А сначала надо погубить его дочь! — воскликнул Эде, когда галера уже подходила к бассейну.

Когда негодяям меняли цепь, Фукс поднял с пола и спрятал длинный кусок железа. Через несколько недель ему удалось сделать на нем зазубрины, и по ночам, когда все каторжники, утомленные тяжелой дневной работой, погружались в крепкий сон, он под стрекот древесного жучка, бред кого-либо из спящих или позвякиванье чьей-нибудь цепи стал подпиливать кольцо цепи, соединявшей его с Эде. Фукс выбрал для распила место, прикрытое другим кольцом, так что его никто не заметил. Вскоре приготовления достигли цели — одного небольшого напряжения пилы было достаточно, чтобы цель распалась на две части.

Настал день Наполеона. Когда каторжники разошлись по своим камерам, смотрители безмятежно предались попойке, тем более что губернатор и инспектора были на пирушке у коменданта в одном из отдаленных строений.

Фукс и Эде, ожидавшие с нетерпением желанной ночи, легли вместе с товарищами на свои нары и притворились крепко спящими.

Когда Фукс убедился, что все уснули, он осторожно коснулся руки Рыжего Эде, давая ему понять, чтобы тот оторвал несколько полосок от своего одеяла, пока он допилит кольцо.

Темная и бурная ночь благоприятствовала плану беглецов. Камера была погружена во мрак, буря заглушала скрежет пилы, треск разрываемой ткани, звон привязанных к ногам цепей, для чего и понадобились полоски одеяла.

Было около полуночи, когда товарищи, пять лет связанные друг с другом, почувствовали, что могут двигаться независимо друг от друга.

— Если посчастливится и мы попадем ко времени отлива, то мы спасены,— шепнул Фукс Рыжему Эде.— Следуй за мной, только тихо и осторожно.

Фукс, прислушиваясь, сделал несколько шагов. Цепь, привязанная к ногам, конечно, мешала двигаться, но остановить таких людей, как Фукс, это не могло.

Эде последовал за Фуксом. Беглецы осторожно дошли до двери; она никогда не запиралась на ключ, а в этот вечер даже была отворена настеж«ъ, чтобы смотрителям было слышно, что происходит в камере. Заметив это, Фукс не мог не улыбнуться, и еще больше обрадовался, когда при свете лампы, освещавшей лестницу и коридоры, увидел плащи смотрителей, висевшие на стене.

Быстрый переход