Антонио не содрогнулся, как ожидала Франциска, а сказал:

— Я заранее знал, что ты мне покажешь.

— Ты знал? Однако в монастыре никто не подозревает, что этот ребенок родился здесь.

— Но я знал об этом, и вот, смотри: приказ забрать у тебя ребенка.

— Ты хочешь похитить моего ребенка?!

— Сестра Франциска, не называй похищением благонамеренные распоряжения. Ты возмущена, я понимаю. Но достойные отцы не хотят, чтобы ты погибла, а это непременно случится, если откроется твоя тайна. Нечаянный крик ребенка — и ты разоблачена. Напротив, они желают твоего блага и потому поручили мне взять младенца и передать его честному семейству мещан в Бургосе. Там ты сможешь навещать его, когда пожелаешь. Ребенок останется твоим, и ты сохранишь все свои права на него. Только благодаря влиянию благочестивого Жозе ты избегнешь ужасного наказания, которому непременно подверглась бы здесь.

— Как заботлив благочестивый Жозе, это чудовище с человеческим лицом! С какой добротою он избавляет меня от наказания после того, как сделал жертвой своего отвратительного сластолюбия!

— Не считай себя безвинной, сестра Франциска. Женщина всегда сама виновата, когда ее обольщают.

— Как, и ты еще осмеливаешься упрекать меня?!

— Я говорю правду: женщина всегда виновата, если ее обольщают. Ты могла оттолкнуть очарованного твоими прелестями брата Жозе, могла защищаться, царапаться, душить его и тем самым спасти свою невинность; но ты этого не сделала и теперь оправдываешь собственное греховное ослепление каким-то насилием, которого быть не могло.

— Негодяй, ты осмеливаешься меня обвинять! А знаешь ли ты, что слова твои доказывают обратное,— ты товарищ, злой единомышленник того негодяя!

— Потому что говорю правду? Не горячись понапрасну, сестра Франциска, я пришел сюда не как враг твой, а как спаситель. Но это не лишает меня права утверждать, что ты виновна не меньше брата Жозе. Запретный плод, который он вкусил, будучи все-таки греховным человеком, хотя и облаченным в рясу, подала ему ты, соблазнительница, дочь Евы! Твоя красота, когда-то настолько поразительная, что ослепленный ею юный маркиз Саломанка даже хотел похитить тебя,— эта красота прельстила благочестивого Жозе и лишила его рассудка. Так признай же его великодушие, потому что он спасает тебя от наказания и проявляет заботу о плоде твоей греховной любви.

— Греховной любви! — повторила монахиня.— О, то была страшная насмешка природы, и будь проклят тот час, когда произошло зачатие!

— Я пришел, чтобы позаботиться о младенце; дай мне его с собой!

— Нет, он останется здесь. Это мой ребенок, я люблю его, хотя эта любовь составляет для меня загадку, удивительную тайну!

— Именно потому, что ты его любишь, ты отдашь младенца мне, чтобы я доставил его в надежное место. Повторяю: ты не лишишься его, он всегда будет твоим, и ты сможешь видеть его, когда захочешь.

— Ступай прочь! Я ни за что не отдам тебе ребенка!

— Безумная! Неужели ты забываешь, что тебе грозят пытки и вечное заточение в подземной темнице, если здесь узнают, что ты нарушила обет.

— Я готова страдать, готова томиться в подземелье, лишь бы мне оставили моего сына.

— Что за сумасшествие, несчастная сестра! Что за ослепление! Ребенок никак не может оставаться с тобой. Его вырвут у тебя силой и бросят в яму, где уже немало скелетов таких вот плодов греховной любви.

— О Боже! — воскликнула монахиня и упала на колени.

— Встань, сестра Франциска, будь мужественна и доверься мне: я пришел не для того, чтобы похитить у тебя сына, а чтобы спасти его,— произнес монах.

— Ужасно! — простонала несчастная и простерла руки к своему ребенку.