Ох уж этот конфетно-букетный период.

Через семь минут после этого я закончил с уборкой в ванной, через девять минут прибыл Ти с камерами, а через пятнадцать минут — Джереми со своим пикапом.

Будучи в группе, ты тратишь первые четыреста тысяч лет своей карьеры таская свое дерьмо туда-сюда. Твои колонки, стойки для колонок, экран, микрофоны, звукосниматели, кабели, провода от микрофонов, провода от колонок, инструменты, все подряд. Забыл что-то — облажался. Сломал что-то — облажался. Провод оказался слишком коротким? Облажался.

Но, не смотря на это, однажды тебя ждет успех…

Ты соберешь все это дерьмо в мустанг последней модели и пикап, надеясь, что ничего не забыл.

Размечтался, как же.

— Я бы мог взять что-нибудь, — сказал Ти извиняющимся голосом с камерой на плече, — но я должен нести, ну, ты знаешь.

— Записывающее устройство, — ответил я, кладя свой синтезатор Лейле на колени. Она не возмутилась, потому что нормально относилась ко всему, что привели нити судьбы и все такое. Вот что я думал: Судьба — отстой, и я превыше ее.

Я сказал Ти:

— Ага. Круто. Снимай с этого ракурса. Нет, с этого. Это мой знаменитый ракурс.

А затем мы с Джереми в тандеме направились в Вест-Адамс^[36].

Все дома в этом районе были старыми, того же возраста, что и в моем районе в Фениксе, Нью-Йорк. Но в Вест-Адамсе дома казались экзотическими из-за их розового и лаймового цвета, лепных и черепичных крыш, филигранных металлических оградок. Я представил, насколько другим человеком я бы стал, если бы вырос в одном из них.

Шейла, фанатка из Л.А., которая выиграла (очевидно, Изабел попросила фанатов узнать, на буклете которого альбома изображен мой затылок), была как Супер Соник от волнения к тому времени, как мы добрались до ее дома.

Как и двести людей, которые уже были там. Виртуальный Коул справился на отлично.

Собравшиеся фанаты уже целиком заполнили парковочные места по обе стороны улицы, так что нам пришлось выгрузить вещи на дороге, а затем решить, кто из нас найдет парковку и вернется обратно.

Это тоже казалось привычным.

— Божемойбожемой, — пропищала Шейла. — Можноятебяобниму?

Я позволил ей это сделать. Я чувствовал ее дрожь, когда она обняла меня. Когда она отступила назад, я улыбнулся ей, и по ее лицу медленно расплылась широкая улыбка.

Иногда улыбка занимает длительное время.

Эта была одной из таких. Мне очень нужна была улыбка, а у нее она была замечательной. Не в плане сексуальности, но в плане непредвзятого энтузиазма.

Мой мозг и сложная его часть отключились, а простая часть — концертная — взбудоражилась. Это сложно объяснить. Не просто нервы. Это что-то другое.

Позади меня толкалась шумная и жаждущая толпа. Это питало меня, выводило из колючих дебрей собственных мыслей. Каким-то образом я уже и забыл об этой части концертов. Я забыл, как лихорадочно это уничтожает эмоции. Здесь не было места ни для чего, за исключением Коула Сен-Клера — певца, артиста, разрушителя.

Я был благодарен за это. Мне не нужны были мои мысли. Не сейчас.

Изабел…

Джереми тронул меня за локоть, его длинные волосы были заправлены за уши, а на носу балансировали синие солнцезащитные очки. Он выглядел как Джон Леннон, если бы тот был блондином и родился за пределами Сиракьюс^[37], Нью-Йорк.

— Коул. Какой способ?

— Музыка, — сказал я. Это все, о чем я думал в тот момент. Эту люди хотели услышать, как мы играем, а я хотел сыграть для них.

— И все?

— Громче, — сказал я.