Он ответил: «Займемся сексом?».

Я ответила: «Нет».

Он ответил: «Что-либо?».

Я не ответила. Он не написал снова.

Выдохнуть и повторить. Работа. Урок. Дом. Работа. Урок. Дом.

Я не писала Коулу, но все еще продолжала обновлять Виртуального Коула. Мне нужно было увидеться с ним, чтобы отдать его телефон, а я не думала, что смогу это пережить. И во мне не было жестокости, чтобы издеваться над ним, держа в заложниках его присутствие в Интернете. И, в любом случае, обновление Виртуального Коула было единственной вещью, что напоминала мне, что жизнь вообще двигалась вперед.

Перед тем, как пойти в закусочную, я позвонил Грейс. На самом деле, я звонил Сэму, но трубку взяла Грейс.

— Это конец, — сказал я. — Я собираюсь позавтракать вместе со своими родителями.

— Прошлой ночью у меня был ужасный кошмар о тебе, — задумчиво произнесла Грейс.

— Я бегал по Л.А. и кусал людей? Потому что это уже случалось.

— Нет, — ответила она. — Ты вернулся домой.

До этого момента я не замечал, что моя дружеская съемочная группа сидела на бордюре прямо за углом. А это значило, что мои родители уже здесь.

Я не был уверен, что мог сделать это, без разницы, что там сказал Леон. Погодными условиями моего сердца был мрак.

Грейс говорила. Она все еще что-то говорила. Она закончила:

— Вот и все.

— Есть какой-нибудь совет?

— Коул, я только что дала его тебе.

— Скажи это снова. Итоговую версию. Сводку.

— Сэм только что велел мне сказать тебе, что важнее всего — не поступать с ними так, как ты сделал это в выпуске.

— Этого не случится, — ответил я, — потому что я сомневаюсь, что они снова оставят ключи в машине. Пожелай мне удачи.

Она пожелала, но я не чувствовал себя удачливым. Я пошел в закусочную.

Я сразу заметил их в одной из красных виниловых кабинок. Они выглядели как странная альбомная обложка: прекрасно подобранная пожилая пара, идеально неподходящая к стене цвета зеленого лайма позади них. Я выбрал эту закусочную местом встречи, потому что решил, что это будет немного более в их стиле, но, возможно, моим родителям не подходило ничего в этом городе.

Они заметили меня. Они не помахали. Это было справедливо. Я заслужил это.

Я остановился на входе в кабинку.

— Привет, веселые родители, — сказал я. Повисла ужасно долгая пауза. Моя мать приложила к своей щеке салфетку. — Могу я к вам присоединиться?

Мой отец кивнул.

Камеры устроились напротив нас. Мой отец посмотрел на них. Они одновременно придвинули мне по столу меню.

Когда я сел, мой отец сказал:

— Мы еще не сделали заказ.

Моя мать спросила:

— Что здесь есть стоящее? — что было гораздо лучше любого из вопросов, которые, я боялся, она могла задать. Вроде «Где ты был?», или «Почему ты нам не позвонил?», или «Где Виктор?», или «Ты собираешься домой?».

Проблема была в том, что я хотел ответить что-то вроде «Я не уверен, на чем специализируется это прекрасное заведение, но, думаю, этот дружелюбный работник просветит нас!», а затем втянуть втянуть официанта в захватывающую, слегка театральную драму. Но что-то в том, как они начали разговор — в роли моих родителей — вроде как отбросило эту возможность. Это заставило меня быть их сыном. Это заставило меня быть другой версией меня. Старым мной.

— Я не бывал здесь раньше, — ответил я. Безропотно. Невинно. Мой голос был мне незнаком. Они были одеты в то же, что и в последний раз, когда я их видел, или, может, весь их гардероб выглядел одинаково.