Это действие требовало много мыслительного процесса и казалось неважным. Дверь все еще оставалась закрытой. Я задумался, мог ли представить голос. Я задумался, мог ли представить свое собственное тело. Мысль о том, чтобы пошевелить любой частью своего тела была такой же сложной, как и открыть глаза. Во рту было ужасно сухо, как будто лицо иссохло изнутри.
Дверь дернулась. Я был слишком мертв, чтобы вздрогнуть.
Она снова дернулась.
А затем она распахнулась, но мои ноги не дали ей сделать это полностью. Пара черных мужских ботинок остановилась передо мной в сопровождении аромата кофе. Они были не новыми, но очень чистыми.
Дверь толчком закрыли. Ботинки все еще были передо мной.
Я закрыл глаза. Я услышал шорох, а затем почувствовал, как чьи-то пальцы надавили на мое запястье, мое дыхание сталкивалось с чем-то поблизости. С рукой, проверяющей пульс. Я улавливал запах лосьона после бритья.
Леон испустил вздох облегчения.
Мгновенье спустя звон прекратился. Он вообще был не у меня в ушах. Он был из душа. Я слышал, как ботинки Леона хлюпали по влажному полу.
— Ты можешь сесть? — спросил он меня. А затем, не дожидаясь моего ответа, попросил, — Давай сделаем это.
Вокруг меня обернули полотенце, затем схватили за подмышки, болезненно дернули и оперли об угол раковины.
Я снова закрыл глаза.
В качестве нечеткого фона я слышал движения Леона, бегущую воду в раковине, шаги взад-вперед. Он поднес чашку к моим губам и осторожно наклонил. Возникла небольшая пауза, когда я поперхнулся и вдохнул жидкость вместо того, чтобы глотнуть, и потом он снова дал мне немного. Я сразу же почувствовал себя немного более живым. Я сказал:
— Что это? Что ты мне дал?
— Вода, — ответил Леон. — Ты лежал в ней, но не пил.
— Как ты сюда попал? — спросил я. Мой голос звучал также, как выглядела бумага. — Ты реален?
— Ты не отвечал на звонки, — ответил Леон. — И я решил, что ты, возможно, в беде… Я видел выпуск.
— Он уже вышел?
Он усмехнулся мне.
— Он вышел два дня назад.
Я испустил вздох. Пахло ужасно.
— Оу.
Леон принес одноразовый стаканчик с кофе из другой комнаты. Он протянул его мне, пристально наблюдая, чтобы я его не уронил. Я отхлебнул, пока он бросил еще одно полотенце на плитку и начал двигать им ногой, чтобы убрать воду и кровь.
— Он сладкий, — сказал я. Это был даже не кофе. Это был сахар, замаринованный в кофе. — Прям как я люблю
Леон пожал плечами.
— Ох уж эти современные дети.
Неожиданно я увидел его в фокусе, может, потому что эта фраза напомнила мне о том, как он принес мне энергетик в студию, или потому что моя система возвращалась к жизни из-за воды в сухом рте или сахара в кофе. Леон был одет как на работу: аккуратный костюм и чистые черные ботинки. Утреннее солнце из окна в ванной освещало его безупречную форму, пока он ногой двигал полотенце по этому грязному полу.
Мне было ужасно стыдно.
— Не… — сказал я. — Не надо. Я сам. Боже.
Леон прекратил. Он засунул руки в карманы своих брюк.
— Это отвратительно, — сказал я, но не уверен, о грязной плитке, о себе или о том, что Леон видел меня таким. — Это не… не та сторона меня, которую я хотел бы, чтобы ты увидел, друг. Это не то великое будущее, которое я запланировал для наших взаимоотношений.
Он пожал плечами, все еще держа руки в карманах.
— Не всегда все идет по плану.
— У меня — всегда.
— В таком случае, ты должен был это предусмотреть, — мягко произнес он. |