Я сказал Джереми, что избавлюсь от этого.

Я избавился. Правда. Просто принять это по-настоящему оказалось сложнее, чем я ожидал. Нет. На самом деле, я знал, что будет непросто.

Завязать никогда не было просто.

Изабел находилась всего в нескольких кварталах. Я устал проверять свой телефон на наличие сообщений.

В машине становилось душно. Я открыл дверь и сидел на этой тусклой голубой парковке, трогая свое запястье и сгиб локтя, размышляя об исчезновении.

Я услышал свое имя.

— Коул? Коул?

Я повернул голову. Это был небольшой парнишка с большущим носом и засаленными коричневыми кудрями, стоящий прямо возле машины. Он был примерно моего возраста. Судя по его лицу. Дружеское сияющее выражение лица.

Он был фанатом.

Я убедился, что надел маску Коула Сен-Клера. У меня не было ручки, чтобы что-то подписать, но, может, у него есть.

— Хей, — сказал я, неохотно выходя из машины. Я закрыл дверь. — Что такое?

Он удивленно и пораженно объяснил.

— Я, ээ, я типа, не знаю, что сказать. Прости, мне, эм, неловко, ты просто, я…

— Все нормально, приятель, — сказал я ему. — Пользуйся возможностью.

— Клянусь, я не сталкер, это совершенно не так, — сказал он.

Не лучший способ завязать разговор, но я с этим уже сталкивался. Я просто ждал.

— Я видел, как ты сюда приехал, я как раз смотрел шоу, я большой фанат Наркотики. У меня вроде как есть все твои альбомы в двойном экземпляре, и я постоянно их покупаю, чтобы советовать их, эм, всем, кого знаю.

В том, что он сказал, не было совершенно ничего такого, но, по какой-то причине, я почувствовал легкую вибрацию в своем горле, когда он произнес «Наркотика». Оно сжалось, как при клаустрофобии. Я уже вел этот разговор, или очень похожий на него, в туре. Я как будто переживал воспоминание, а не сам этот момент. Как будто я проспал два года, а сейчас проснулся, никогда не оставляя свою старую жизнь позади.

— Это потрясающе, — сказал я ему. — Всегда приятно встречать фанатов.

— Подожди, — сказал он. — Подожди, это не все. Когда ты пропал, Коул…

В моих ушах зазвенело.

— Когда ты пропал, у меня тоже были не лучшие времена, — сказал он и закатал рукава. В кривых голубых тенях лестничной клетки я увидел его руки, покрытые шрамами. Следы от уколов и порезы. Но старые. Старые шрамы. — Но когда я услышал по радио, что ты был в реабилитационном центре, то подумал, что тоже могу это сделать. И я сделал. Именно это я и сделал, благодаря тебе. Потому что? если ты смог вернуться после этого, вернуться из мертвых, значит и я тоже мог. Ты изменил мою жизнь. Та ваша песня, ребята — я поместил гроб вовнутрь вам не нужно меня хоронить — я знаю, она о, о перерождении…

«Гроб из костей» не была о перерождении. Она была об ожидании смети. Все тогдашние песни были об ожидании смерти. У меня сдавило в груди.

— Когда я услышал, что ты записываешься в городе, то понял, что это подходящее время. А когда увидел, как ты приехал сюда, понял, что это мой, это мой шанс сказать тебе спасибо. И показать тебе…извини, она еще не полностью зажила, — парень немного повернулся и задрал рубашку. Кожа на его спине была красной и раздраженной из-за свежей татуировки.

Прописные буквы гласили «я поместил гроб вовнутрь/вам не нужно меня хоронить». И дата. Дата, когда он вышел из реабилитационного центра или еще что. Он наверняка хотел, чтобы я спросил. Но я не стал.

В этом не было ничего такого, кроме того, что он взял цитату о желании умереть каждую секунду каждого дня и набил ее на своем теле, потому что не понял.