Но я знал, что она значила изначально, и то, что он навсегда оставил на своем теле мое желание умереть, было сродни удару в живот. Это чувство не прошло, когда он опустил футболку.

— Это невероятно, мужик, — сказал я ему. — Тебе идет. Давай…давай стукнемся кулаками.

Он вздрогнул, потер левый глаз, а затем сделал самый робкий удар кулаком, известный человечеству. Он выглядел так, как будто вот-вот упадет.

— Я просто хотел сказать тебе, — снова сказал он, — как ты вдохновляешь. Я не хотел отвлекать тебя от твоего…чего-то там. О боже, это лучший день в моей жизни.

Повернувшись, я сделал для него легкую волну рукой. Спустившись по лестнице, я услышал, как подо мною эхом загрохотал металл. Мои ноги стали ватными, а пульс неожиданно ускорился.

Он все сделал правильно. Он не набросился на меня. Не попросил расписаться на лице или на члене. Просто выговорился и пошел дальше своей дорогой. Он завязал и незаслуженно приписал мне бремя своего восстановления.

Но мое восстановление было таким хрупким. Что, если тот, кого вы приняли за лекарство, сам оказался все еще больным? Я пожелал вернуть тот оптимизм, что был у меня здесь в первые дни. Мою стальную решимость.

К тому времени, как я добрался до «Блаш», моя кожа стала липкой. Я чувствовал, как замирало мое сердце. Мой мозг твердил: паническая атака. Мое тело просто кричало. Каждая клеточка моей кожи посылала в мой мозг тысячу сигналов в секунду. Бежать. Сражаться. Убираться отсюда к черту.

Здесь нечего было бояться. Не из-за чего было паниковать. Но затем я подкину в голове изображение той татуировки, как лопата подкидывает могильную грязь. И мой живот скрутит. Это ощущалось, как резкое падение температуры.

Снаружи не холодно, сказал я самому себе. Даже преувеличив, нельзя было сказать, что там холодно. Я посмотрел на улицу и вообразил палящее солнце, сияющее в зеркалах автомобилей, белый свет, согревающий фасады зданий. Но мой мозг выл от холода. Мои руки покрылись мурашками от ненастоящего холода.

Я знал, что чем чаще я провоцирую превращение, тем большая вероятность того, что оно произойдет случайно. Я играл в эту игру вот уже несколько недель.

Я позвонил Изабел. Мои пальцы дрожали уже настолько, что мне сложно было попадать по кнопкам.

Ее голос был еще одной холодной вещью в этом белоснежном дне.

— Калпеп…

— Магазин пустой?

— Коул, это не…

— Он пустой? — она должна была сказать «да», потому что я уже был здесь, мое лицо отражалось в черном зеркале на двери, а рука уже держалась за дверную ручку. Мне нужно было зажать голову между колен, подышать в чертов бумажный пакет, закрыться в комнате, достаточно далекой от облаков и всего мира. Мне нужно было убраться с улицы.

— Ага. Эй, что…

— Прости, — сказал я и повесил трубку. Я швырнул свой телефон, кошелек и ключи в горшок с растением возле двери.

Это не происходит.

Но оно происходило.

В ту секунду, когда я толчком открыл дверь в «Блаш», в ту секунду, когда воздух из кондиционера поразил мою уже и без того холодную кожу, все уже было кончено.

Изабел стояла между стендами с одеждой, уставившись на меня. Ее лицо выглядело каким-то странным, как будто я не мог его рассмотреть.

Мой желудок скрутило. Кожа натянулась. Дыхание сбилось. Я не мог сказать ей, что происходит. Но ей и не нужно было объяснять.

Она прикрыла глаза всего на миг. Затем открыла их. Она сказала:

— Нет. Коул, я не могу…

Но я уже был волком.

И вот так просто это произошло.