— Я думаю, нам лучше снять обувь.

Леон нахмурился.

— Я на самом деле не такой человек.

Я знал, что не такой. По крайней мере, я знал, что он не был тем, кто бросит машину посреди лос-анджелесской автострады. И, казалось, естественно, что он был тем, который не завернет штаны и не снимет обувь с незнакомой рок-звездой в пять утра.

— Не смотри на меня так. Я не спрашиваю тебя, хочешь ли ты сделать одинаковые татуировки. Я спрашиваю, не хочешь ли ты мужественно прогуляться вдоль берега. Еще долго до рассвета? — спросил я.

Он посмотрел на свои солидные часы.

— Около получаса.

— Что значат всего тридцать минут против вида восходящего солнца над океаном?

— Мы будем ждать больше этого, если ты надеешься увидеть восход над Тихим океаном.

— Не будь педантичным, Леон.

Мы встретились лицом к лицу. Он выглядел утомленным, усталым, ослабленным жизнью, и я думал, что мое очарования не подействует на него. Но потом он покачал головой и наклонился, чтобы развязать свою обувь.

Я торжествующе стянул свои кроссовки. Пока Леон тщательно развязал свои шнурки и закатывал низ своих брюк, я вальсировал на прохладном песке. Здесь, наверху, он был сухой, мягкий и невесомый. Рядом со мной Леон слегка запрокинул голову назад, чтобы посмотреть на вертолет, летящий вдоль берега, с севера на юг. Мальчики с воздушным змеем исчезли, и казалось, что пляж наконец засыпал, правда, когда наступало время просыпаться.

Я привел Леона к утрамбованному песку на краю океана.

— Черт возьми, — зашипел я. Вода была ледяной. Я мог чувствовать, как каждый нерв во мне дергался и дрожал, размышляя о превращении в волка.

— Холодно, — заметил Леон.

Стиснув зубы, я прыгал с ноги на ногу, пока тошнота не прошла, и мое тело не вспомнило, что было человеческим, только человеческим.

— Я где-то читал, что температура воды здесь шестьдесят четыре или шестьдесят пять градусов^[21], — сказал Леон. Он наобум ступил немного глубже в соленую глубь. — Чувствуется холоднее, не так ли?

Теперь, когда я привык к воде, все было не так плохо. Я зарылся пальцами ног в песок и почувствовал, как что-то увернулось от контакта со мной.

— Мы не одни, — сказал я. — Что-то там внизу.

Леон встал на колени, стараясь не намочить брюки, и быстро зарылся рукой в песок. Он издал пару тихих звуков разочарования, пока не выпрямился с горсткой песка в руке.

— Думаю, один там, — заметил он, протянув ее мне.

Я начал перебирать песок, пока не наткнулся на существо: белоспинное насекомое или ракообразное почти на четверть ладони. У него было много ног.

— Это инопланетянин.

— Песчаный краб, — сказал Леон. — Не причинит тебе вреда.

— В любом случае, оно уродливо.

— Уродливость никогда не причиняет боль чему-то.

Я усмехнулся.

— О, уродливость причиняет боль. Просто красота больше.

— Аминь. — Леон осторожно бросил краба в воду.

Мы шли в тишине понемногу, никаких звуков, кроме океана и автомобилей, проезжающих по улице. Небо над нами посерело и затем порозовело. Через несколько часов я мог позвонить Изабел, и затем включить тот пыльный синтезатор и начать делать что-то стоящее. Когда стая пеликанов взлетела над нами в полутьме, я подумал о том, насколько красивым было это место, как мне повезло, и как мне нужно было не облажаться в любом случае.

Я достал свой небольшой блокнот из заднего кармана. Леон наблюдал за моими действиями, поэтому я сказал:

— Что?

— Ты — просто нечто, и все, — сказал Леон.