– Мое искупление лежит на тебе, Люси Деннингс. Ты эксперт в жизни ради других, из кожи вон лезешь, чтобы всем угодить, часто за свой счет.

– Ничего подобного, – тихо возразила я.

– Как говорится, ты бы последнюю рубашку отдала ближнему.

– Это… неправда.

– Останемся каждый при своем мнении.

Я сильнее закуталась в свитер. В груди змеей свилась в клубок неприятная нервозность. Масштабность того, о чем меня просили и во что заставляли поверить, поражала. Демонические или нет, но голоса в моей голове оказались правы: я была доверчивой и глупой и всегда хотела видеть в людях лучшее, даже когда они явно мною пользовались.

– От этого разговора мне становится не по себе, – сказала я. – Просто безумие с моей стороны тебя впустить. Насколько я знаю, все ложь и ты здесь, чтобы… сделать мне больно.

Ленивая ухмылка Кассиэля исчезла.

– Я же говорил, что никогда не причиню тебе вреда.

– Говорил, но чего стоит слово демона? И как я должна тебе помочь? Ты совершил Бог знает сколько преступлений…

– Бог знает, – тихим голосом согласился Кассиэль. – До последней пролитой капли крови, Бог знает все.

Я вздрогнула.

– Это было ошибкой. Думаю, тебе следует уйти.

Демон сел, склонив голову и свесив руки с колен.

– Прости меня, Люси, рожденная светом. Прошло почти четыре тысячи лет с тех пор, как я в последний раз отдавал себя на милость человеческого великодушия. – Он поднял на меня взгляд, и выражение его лица было странно нежным. – Я поклялся никогда…

– Что?

Он отвел глаза.

– Ничего.

Его словно окутала боль и вторым плащом опустилась на плечи. Или доспехи вдруг стали слишком тяжелыми. Мое сердце невольно смягчилось по отношению к нему, но он был прав. Я действительно прогибалась перед другими, и иногда – в большинстве случаев, если быть честной, – потом возникало ощущение, что мной воспользовались.

Я скрестила руки на груди.

– Как я могу тебе доверять?

– Твой собственный отец заверил тебя в этом.

– А если о нем ты тоже солгал?

– Ты спрашивала, здесь ли он, и я ответил… размыто. – Кассиэль раздраженно поморщился. – Ладно. Я выразился грубо и пренебрежительно. Так лучше?

Несмотря на ситуацию, я улыбнулась. Я почти видела, как папа стоит над Кассиэлем, уперев руки в бока, и отчитывает его. Почти. Как бы сильно мне ни хотелось верить, но там никого не было.

– Когда теряешь близкого человека, самое тяжелое – думать, что он ушел навсегда, – сказала я. – В глубине души ты знаешь, что это неправда, но тихие голоса сомнения шепчут: «Что, если так и есть?»

Кассиэль кивнул, а затем склонил голову набок, прислушиваясь. Когда он заговорил, его тон звучал намного мягче прежнего.

– Он просит напомнить тебе о детстве. Как ты делала домашнее задание в столовой, пока он готовил ужин на кухне вашего дома в Милфорде.

– Милфорд. – На глаза навернулись слезы. – Я помню.

Всплывшая в памяти картинка такая четкая, словно это было вчера. Папа хлопочет на кухне нашего уютного дома, в воздухе витает аромат тушеного мяса или соуса для спагетти. Я, с косичками, сижу за столом, окруженная организованным беспорядком разбросаных бумаг. Я была отличницей и всегда старалась делать все, что в моих силах, чтобы папа мной гордился, хотя он никогда не требовал от меня слишком многого.

– А если тебе нужна была помощь с уравнением или возникал какой нибудь вопрос, – продолжал Кассиэль, – он приходил к тебе на помощь, а затем, когда все проблемы находили свое решение, возвращался на кухню.

Я кивнула, и мой голос стал не громче шепота:

– Да.