Жано, старый убийца, отправивший в геенну не один десяток душ, научил меня, что нужно делать. Он же сходил и купил у оружейника простой нож, каким пользуются бедняки. Я надеялась, что Жано будет со мной до конца. Но полтора года назад он умер от простуды, которую в его уже весьма почтенном возрасте перенести трудно. И я осталась одна. Впрочем, я умею быть одна. И ждать недолго, совсем недолго. Десять дней всего, что такое десять дней, когда я ждала четыре года?!

В день нашей свадьбы, после того как мы с виконтом удалимся в спальню в его доме, я велю ему отпустить всех слуг. Мы останемся наедине, и он не будет ждать от меня подвоха. Я подойду к нему сзади и ударю кинжалом под ключицу, чтобы перебить артерию. Я точно знаю это место, Жано меня хорошо научил. Виконт ничего не сможет мне сделать. Он проживет минут пять, в течение которых я скажу ему, за что он умер. Потом я устрою в комнате разгром, разорву свое платье, разбросаю вещи, заберу ценности, какие найду. Спальня на втором этаже — особняк виконта я изучить успела. У меня с собой будет мужское платье. Я переоденусь и спущусь вниз, я знаю все закоулки этого проклятого дома. Никто меня не увидит. В городе у меня есть комната, я сняла ее полгода назад и иногда туда наведываюсь. Там у меня деньги, драгоценности, одежда, я заберу это все и немедля покину Париж. Меня, наверное, будут искать, но в первую очередь станут искать преступников, которые убили виконта и утащили его молодую жену. Конечно, не найдут, все погорюют немного, а мачеха — та, наверное, порадуется. Однажды я напишу отцу, сообщу ему, что жива; но уверена, он не станет меня искать, если попрошу. Никто меня не потревожит больше. Я думала взять с собой Мишеля, но с ним бы меня быстро поймали, я лишь надеялась, что он будет счастлив без меня. Теперь его нет. Я могу все сделать так, как задумала. Я стану свободна, отец Реми, и уеду далеко, туда, где меня никто не отыщет. Может быть, в Испанию, в городок среди полей, красных от цветущих маков; может, в деревушку у подножия Альп. Я куплю домик, стану жить там и, возможно, однажды замуж выйду — за человека обычного, простого и надежного, как земля. Хватит с меня огня высшего света, навсегда хватит.

Моя мать грешница, отец Реми, грешница и прелюбодейка; я ничем ее не лучше, я достойная наследница. Не знаю, этого ли она хотела от меня. Но во снах, когда она ко мне приходит, она улыбается; Бог не говорит мне «нет». Что бы ни случилось, через десять дней я убью виконта де Мальмера, а если вы решите мне помешать, то убью и вас. Не думайте, моя рука не дрогнет. Поэтому не пытайтесь остановить меня.

Прошу вас, отец Реми. Не надо.

Не помню, так я говорила или не так. Теперь мне кажется, что так; слова бежали из меня, словно вода из дырки в прохудившемся котле, все быстрее и вместе с тем — отрывистей и суше; мою речь иссушала ненависть, холодная, взлелеянная годами. Отец Реми слушал, не перебивая, терзал пальцами свои четки, даже, кажется, не моргал.

А когда я закончила, он рассмеялся.

Он хохотал, как хохочут над удачной шуткой, даже четки уронил, и они янтарной струйкой стекли на дорожку. Я смотрела на священника, недоумевая, ни тени обиды не шевельнулось во мне, хотя я не могла понять, над чем он смеется. Не надо мною — это я хорошо понимала.

Наконец отец Реми оборвал смех и вытер выступившие слезы.

— Каким же я был глупцом! — сказал он. — Слепым глупцом!

Он поднялся и взял меня за плечи, поднимая тоже, притиснул к себе и тут же отодвинул, глядя мокрыми сияющими глазами. Влага блестела в морщинках и на ресницах.