— Джафримель, — раздается мой слабый шепот.

Потрескавшимся губам все-таки удалось произнести его имя.

— Скоро, — произносит Ева, и я слышу шорох ее одежды.

Она отошла, но аура ее запаха осталась, заполняя мне голову и путая мысли, пока я снова не проваливаюсь в забытье.

При следующем пробуждении мои пальцы скользят по собственной грудной клетке. Я лежу на спине, на чем-то мягком. Нащупываю дугу ключицы, инстинктивно перебегаю мозолистыми кончиками пальцев к левому плечу. Касаюсь метки Джафримеля — она извилистая и горячая, изгибы и петли шрамов движутся под кожей, как чернильные линии татуировки.

«Как бы ни было, — отстраненно думаю я. — Ты мне нужен. Пожалуйста».

Нахлынувшее видение поглощает меня полностью: я вижу его глазами, словно так было всегда. Может, раньше я сама этому противилась?

Он сидит выпрямившись посреди круга, в который вписан квадрат, в который заключен пентакль, — диаграмма, медленно вращающаяся на гладком полированном полу. Запястья скованы болью, но он не обращает на нее внимания; плечи горят, сухие опаленные глаза смотрят прямо перед собой. Свеча почти прогорела, оплыла, коптит. Еще несколько часов, и он будет свободен.

Дверь отворилась, и вошла она. Как он и подозревал, она не упустила возможности уязвить его. Рослая, со знаком андрогина на челе, с шелковистыми светлыми волосами и недоброй улыбкой. Не та женщина, какую ему хотелось бы видеть. В голубом одеянии — свадебный цвет. Свитер и просторные брюки не скрывали изящества ее стройной фигуры. Ее окружала аура андрогина — пряный пьянящий аромат возможности размножения, соблазн плодовитости.

Не тот запах, какой ему хотелось бы вдыхать.

— Паучиха явилась.

Слова процежены сквозь зубы, без малейшего намека на учтивость.

— Поздравляю, наживка сработала.

Она пожала плечами и поддернула рукава свитера.

— Порой примитивные средства оказываются самыми эффективными. Ты мог освободиться в любой момент, старший. Требовалось одно слово. — Ее голос ласкал воздух.

Главное оружие андрогина — это соблазн, обольщение, очарование.

Его правая кисть сжалась в кулак, мускулы запястья вздулись, что мгновенно отозвалось багровым приливом боли.

Она рассмеялась — пожалуй, искренне. Похоже, все происходящее действительно ее забавляло.

— Тогда, старший, мне придется заняться твоей спутницей. Она хотя бы способна внять доводам рассудка…

Оба кулака сжались, несмотря на обжигающую боль. Почти догоревшая свеча ярко вспыхнула.

— Если ей причинили вред…

— Зачем мне ей вредить? Она так податлива, так сговорчива.

Теперь настал его черед рассмеяться. Взгляд его скользнул к окну — за окном темно. Еще один день миновал, пока он изнывал в стенах своей тюрьмы, постепенно, мало-помалу истончая и разрывая путы демонической магии. Мало-помалу, нить за нитью. Нечеловеческое терпение, невероятное сосредоточение воли, подстегиваемое клокочущей в крови потребностью, подобной тяге к наркотику. Он хотел увидеть ее и успокоиться, убедившись, что она цела и невредима.

Ему нужно было к ней прикоснуться.

— Ты не считаешь ее такой? — спросила Ева с удивлением. — Ах, конечно не считаешь. Но сейчас вся ее страсть к тебе перейдет на меня. Я могу ее просто спросить. Тебе она не верит.

— Со временем она поймет, что к чему.

Говорить трудно, слова терзают горло, но он подавляет ярость. Ярость ослепляет, а ему необходима ясность мысли.

— Старший, она спаслась и убила адского пса. Даже сейчас, раненая — нет, не моей рукой, уверяю тебя, — она твердит твое имя.