А теперь: спасибо Клаве!

Вернулся я из командировки. Летал на завод, знакомился с новой материальной частью, оттуда — в центр переучивания, подтверждал класс и инструкторские права. Командировка несколько затянулась. Врать не стану — длинных писем домой не писал, но раз в неделю — открытку. Какого-нибудь тигренка или слонишку старался посылать: «Привет от папы! Кланяйся маме…» — это обязательно.

И вот вернулся. Не успел в городке появиться, прямо на аэродроме меня перехватил политотдельский подполковник.

— Слушай, — говорит, — тут на тебя вот такая, — руками разводит, — телега появилась. Начпо велел разобраться.

— Раз велел, разбирайтесь.

— Дело такое, вроде бы деликатное.

— Ну и разбирайтесь деликатно, — говорю. — От меня что требуется?

Подполковник достал из планшета бумагу и говорит:

— Сперва прочти. Гляжу, почерк Клавин.

Читаю и узнаю, что я к семейной жизни непригодный, что меня следует перевоспитать и направить, иначе разрушится еще одна ячейка нашего общества, что сама она старалась, пока хватало сил, а теперь силы иссякли… и так далее, в таком духе — две страницы убористыми строчками. Прочел, отдаю бумагу подполковнику.

— Что скажешь, — спрашивает, — какой комментарий будет?

— Если не возражаете, я сначала ей скажу. Правда, говорить ничего не стал. Молча положил копию заявления в суд — о разводе и ушел.

37

— Скажи, Абаза, на пилотаж у тебя аппетит еще не прошел? Держится еще задор? — спрашивал генерал Суетин.

И я старался сообразить: к чему такое начало? Особых нарушений за мной не числилось. Неудовольствия начальство тоже не выражало. Но спрашивал-то Суетин неспроста — уж будьте уверены, на этот счет у меня был как-никак опыт и нюх.

На всякий случай я склонил голову к плечу, вроде вошел в состояние глубокой задумчивости… И, пока было возможно, молчал…

— Есть интересное задание, Абаза, — заговорил вновь Суетин. — Показательный пилотаж. Работать тут, над центром аэродрома. И надо, чтобы публика ахнула…

— Какое прикажете упражнение выполнять?

— Не валяй дурака, Абаза! Ты был шустрым и сообразительным мальчиком. Высокое, — он поднял руку над головой, — наземное начальство, которому мы, к сожалению, теперь подчинены, желает видеть, что могут «прикомандированные» к нему летчики. Короче, устраивается праздник: будут парашютные прыжки на цветных куполах. Воздушный «бой» пары против пары, штурмовка, катание публики на вертолетах…

Нетрудно было сообразить: Суетин всей этой затеей недоволен. Скорее всего, праздник генералу навязали.

И подумалось: «Но как тебе, братец, ни противно наземное начальство увеселять, на что-то ты рассчитываешь…»

— Время, отводимое на пилотаж?

— Пять минут чистых — над полем.

— Высота, — спросил я, — от и до?

— От метра, выше нуля и, чтобы не скрывался из глаз, до. Комплекс составь сам, свободный. Доволен?

— Есть! — сказал я и был отпущен с миром.

Точно в назначенный момент я ворвался налетное поле, снизив свой Як ниже леса, ниже телеграфных проводов…

Подумал: «Ты сказал: плюс один метр выше нуля, честь имею… Получай!» — и тут же представил встревоженное лицо моего непосредственного начальника и напряженную улыбку генерала Суетина.

Я подхватил ручку на себя, слева мелькнуло оранжевое пятно — тент, сооруженный для гостей, — мелькнуло и исчезло.