Этим утром он освободил её из заключения в одиночной камере под предлогом прогулки. Аннабель не была дурой. Она знала, что таким образом он надеялся подкупить её своим хорошим обращением.

Аннабель подавила внезапный, судорожный всхлип. Молодая, милая девушка, которую они любили, умерла, душа как-то ещё жила внутри неё, преследуя её. В худшие времена, она будет помнить вещи, которых не стоило помнить.

Мама Аннабель была ужасной поварихой. Шэки получала удовольствие, изменяя рецепт в попытке улучшить его.

Её отец был закоренелым футбольным фанатом. Он болел за команду О.У. из Оклахомы три сезона, и не думал прекращать.

Аннабель не могла позволить себе думать о них — о своих матери и отце, о том, какими замечательными они были... и... о, она не могла остановить то, что произошло... Образ матери занял центральное место в её голове. Аннабель видела ниспадающие иссиня-чёрные волосы, такие же, как у неё. Глаза насыщенного золотистого оттенка, который Аннабель хотела бы иметь. Кожа богатого цвета смеси меда и корицы без единого изъяна. Шэки Миллер — ранее Сэки Танака — родилась в Японии, но выросла в Джорджтауне, штат Колорадо.

Родители Шэки сошли с ума, когда она и белый-на-сколько-только-возможно Рик Миллер безнадёжно влюбились друг в друга и поженились. Он приехал домой на выходные из колледжа, встретил её и вернулся вновь, чтобы быть вместе с ней.

Аннабель и её младший брат стали истинными наследниками своих родителей. У них были мамины волосы, цвет кожи и овал лица, но ростом и худощавым телосложением они были в отца.

Хотя непонятно, чьи глаза унаследовала Аннабель: Шэки или Рика...

После того ужасного утра в гараже, после ареста Аннабель за убийство родителей, после признания её виновной, после вынесения пожизненного приговора и заточения в учреждении для душевнобольных преступников, она наконец нашла в себе мужество посмотреть на себя в зеркало. То, что Аннабель увидела, поразило её. Глаза прозрачные как зимний лёд Арктики, жуткие и стеклянные, почти синие, без намека на человечность. Хуже того, она могла видеть этими глазами вещи, которые никто не должен был видеть.

И боже, нет, нет, нет. Пока в кругу доверия каждый ныл о своей проблеме, из дальней стены помещения появились два существа, и остановились, чтобы определить своё местоположение. Сердце Аннабель заколотилось в груди. Она посмотрела на остальных пациентов, ожидая увидеть на их лицах выражения ужаса, но, казалось, больше никто не замечал визитёров.

Как такое могло быть? Одно существо обладало телом лошади и торсом человека. Вместо кожи оно было покрыто мерцающим серебром... металл? Его копыта были цвета ржавчины, возможно, тоже из какого-то металла, и смертельно острые.

Его спутник был ниже, с сутулыми плечами, острыми, торчащими рогами, и ногами, повёрнутыми в неправильную сторону. На нём была только набедренная повязка, а мускулистая грудь была покрыта шрамами и шерстью.

Запах тухлых яиц, настолько же знакомый, насколько и отвратительный, заполнил комнату. Аннабель прожгла насквозь первая волна паники и гнева, токсичным смесям которых она не могла позволить контролировать себя. Это лишило бы её концентрации и замедлило рефлексы — её единственное оружие.

А Аннабель нуждалась в оружии.

Существа, являвшиеся ей, были разных форм и размеров, всех цветов, обоих полов и, может даже какого-то среднего рода, но у всех была общая черта — они всегда приходили к ней.

Каждый доктор, который занимался лечением Аннабель, пытался убедить её, что существа — всего лишь плод её воображения, комплекс галлюцинаций. Несмотря на раны, которые существа оставляли после себя на её коже — раны, которые, как утверждали доктора, Аннабель наносила себе сама — порой она им верила.