– Могу сказать по своему горькому опыту, – продолжала Джиноа, – гордость – ужасная ловушка. У меня были бы дети, если бы не моя гордость. Я была бы замужем за Сэтом.

Бонни очень любила ее Она опустилась на колени перед стулом Джиноа и сжала ее тонкие руки.

– Гордость? Я думала, свадьбе помешал твой дед.

Слезы покатились по щекам Джиноа.

– Сэт хотел, чтобы я не послушалась деда, но я боялась… что старик лишит меня всего, да у меня и нет такой смелости, как у Элая. Я отправилась в Европу, как велел дед, но никогда не забывала Сэта. Ни на миг! Я могла бы увидеться с Сэтом в Нью-Йорке. Я могла бы извиниться, но ведь я Мак Катчен, а поэтому слишком гордая! Я хотела, чтобы он сделал первый шаг.

Бонни обняла Джиноа.

– Но Сэт теперь здесь, в Нортридже, – заметила она, – вы могли бы начать все сначала.

Джиноа высвободилась из ее объятий и, достав платок, засмеялась сквозь слезы.

– Как мы все глупы – ты, Элизабет и я! Я стараюсь казаться молодой, ты разрываешься между двумя мужчинами, а бедная Элизабет не отличает добро от зла, потому что сходит с ума по Форбсу.

Бонни хотела возразить, что вовсе не разрывается между двумя мужчинами, а любит одного Элая, но заметила, что ее бывший муж возвращается из сада. Она улыбнулась ему и запыхавшейся дочери.

– Кажется, Роз достаточно развлеклась для одного дня, – заметила она, – нам пора отправляться домой.

Джиноа вышла из гостиной.

– Я хочу, чтобы ты осталась, – сказал Элай, его глаза были непроницаемы.

– Это невозможно, – ответила Бонни, вставая и оправляя юбки. – Более того, это неприлично!

Она протянула руки к Роз, но Элай не отдал ребенка.

– Тебе не кажется, что мы слишком долго играем в эту игру, Бонни?

Бонни, сердитая и напуганная, все еще не сдавалась.

– В какую игру?

– Ты хорошо знаешь, о чем я говорю. Нам следует быть вместе, создать настоящий дом для ребенка и друг для друга.

Голова Бонни закружилась, взволнованная, она опустилась на стул. Элай посадил девочку в кресло возле окна и накрыл пестрым покрывалом, Роз потянулась и закрыла глаза. Бонни таяла от нежности.

Элай взял Бонни за руки.

– Ты нужна мне, – сказал он. Бонни вспыхнула.

– Так же, как это было в Спокейне? – холодно спросила она. – Так же, как на берегу во время наводнения?

– Да, – признался Элай.

Бонни хотела большего: она мечтала, чтобы он любил ее, считался с ее мнением.

– Для этого у тебя есть Эрлина Кэлб, – удрученно сказала она.

Элай взял ее за подбородок и заставил взглянуть на себя.

– Я не связан с Эрлиной и уже говорил тебе об этом.

– Почему я должна тебе верить? Ты предал меня в Нью-Йорке, когда еще был моим мужем! Что может заставить тебя сейчас хранить мне верность?

Элай наклонил голову и твердо сказал:

– Полагаю, нам надо поговорить о Нью-Йорке, рано или поздно ты согласна?

Бонни не знала, выдержит ли разговор о смерти Кайли. Зачем возвращаться к этому кошмару?

– Я возьму Роз и пойду домой, если ты не возражаешь?

– Возражаю, Бонни. – Его глаза в упор смотрели на нее: у нее не было сил даже подняться со стула.

– Ты не уйдешь, пока мы не поговорим. Бонни приготовилась претерпеть эту боль.

– Если ты будешь рассказывать о своих женщинах, Элай, я не хочу тебя слушать.

Элай вздохнул.

– Не отрицаю: у меня были женщины, Бонни.