Наконец музыка кончилась, Бонни с облегчением вздохнула и, обернувшись, увидела рубашку Элая Мак Катчена. Она перевела взгляд от элегантной бриллиантовой булавки на галстуке к чисто выбритому подбородку. Золотисто-карие глаза посмотрели на нее, Элай схватил ее руку и всыпал на ладонь столько входных жетонов, что, не поместившись на ней, медяшки посыпались на пол.

Увидев бесстрастное лицо Элая, Бонни ощутила себя в еще большей опасности, чем раньше, когда шла сюда с Форбсом. Хуже всего то, что она любит этого человека, который так легко может уничтожить ее.

Музыка вновь заиграла, и Бонни, не думая об упавших на пол жетонах, оказалась в объятиях Элая. Танцуя с ним, она наблюдала за выражением лица Элая, чтобы угадать его настроение, но не могла прочесть на нем ровно ничего. Весь этот вечер Бонни танцевала только с Элаем, и никто не осмелился возражать.

В полночь оркестр перестал играть, и волшебство кончилось. Элай накинул на плечи Бонни светло-голубую накидку – воспоминание о лучших днях в Нью-Йорке – и увлек ее вниз к ожидающему на улице экипажу.

– Ты должна кое-что объяснить мне, – сказал он, когда они поехали.

Глава 6

Бонни была не готова к объяснениям. Она сидела, оцепенев, на краешке сиденья, покрытого дорогой тканью, и куталась в свою накидку от апрельской прохлады. Весь вечер она была под обаянием чар Элая, но теперь они рассеялись.

Элай в раздражении откинулся на спинку сиденья и скрестил руки на груди. Его лицо, повернутое к окну, было в тени, но Бонни различала жесткие очертания подбородка.

– Моя дочь, – начал он, – Розмари – моя дочь?

Бонни вспомнила свое унижение на улице днем, то, как грубо окунул ее Элай в ванну, и как она в мокрой одежде бежала в издательство Вебба. Она вспомнила о страданиях, пережитых ею, когда Элай обвинил ее в смерти Кайли. Он предал, унизил и, в сущности, бросил ее.

– Вполне возможно, дорогой, – мягко ответила Бонни.

Она скорее почувствовала, чем заметила взгляд Элая. Наступила напряженная тишина. Колеса экипажа забуксовали на скользкой после вчерашнего дождя дороге.

Бонни нарушила молчание.

– Куда мы едем?

Элай медлил с ответом, видимо, решая, что сказать. Наконец, он ответил:

– К твоему магазину, конечно. Правда ли, что ты с моей дочерью живешь там наверху?

От слов «с моей дочерью», произнесенных с особым нажимом, Бонни вскипела. Как оскорбительно, что он сомневался в этом!

– Мы с Роз действительно живем наверху, – сказала она с достоинством. – А ты хочешь опять завладеть магазином?

– Судя по тому, что я слышал, он того не стоит, – тотчас откликнулся Элай, явно стремясь уколоть ее.

Бонни подавила обиду. Сначала она надеялась, что магазин будет процветать, это было бы большой удачей, но, увы, торговля приносила одни убытки, как и предупреждали ее Форбс и даже Джиноа. Только из чистого упрямства Бонни каждое утро открывала двери магазина и с чувством глубокого разочарования закрывала их вечером, чтобы отправиться в танцзал «Медного Ястреба». Слишком гордая, чтобы просить помощи у Джиноа или Элая, Бонни зарабатывала на жизнь танцами.

– Я не подозревала, – отпарировала она, – что воры так разборчивы.

Экипаж поднимался вверх по дороге, ведущей к центру.

– Я не крал твоего магазина, Бонни.

Бонни почувствовала, как кровь прилила к ее щекам.

– Возможно, ты не сам сделал это, – с вызовом произнесла она.

– Что значит, сам или не сам. Черт побери, я не знаю, о чем ты говоришь?

– А вот о чем, мистер Мак Катчен. Вернувшись два года назад в Нортридж, я нашла магазин отца в самом плачевном виде.