Да даже самые упертые сталинисты и консерваторы поддержат свержение такого мудака, как ты. Мир будет в ужасе от одного появления твой физиономии на экране, а когда ты зачитаешь эту бумагу — начнется планетарная паника. Но тут придет Герой на Белом танке и спасет человечество от ужаснейшей в истории Тирании. План придуман лично Боссом, так что не сомневайся.

— Но как же... — задохнулся Запобедов, — Партия, заветы Ленина...

— Так для этого все и делается, — вздохнул уставший объяснять Шах-Ирридиев, — Не будет больше ни партии, ни коммунизма. И разного рода Запобедовы больше не смогут устраивать геноциды под видом переселений. Улавливаешь, товарищ Тиран?

Повисло молчание, наконец Запобедов произнес слабым голосом:

— Мне нужно позвонить. Можно?

Шах-Ирридиев пожал плечами:

— Вот на что ты надеешься, а? Зачем отсрочивать свою судьбу? Раньше сядешь — раньше выйдешь. Еще и поправишь крупнейшей страной мира пару часов. Разве плохо? Чего ты резину тянешь, а? Хрен с тобой. Звони кому хочешь.

Министр научного атеизма благодарно кивнул и прошел к телефону, дрожащей рукой он стал набирать номер.

Скучающе наблюдавший за ним Шах-Ирридиев вдруг вынул изо рта трубку и побледнел:

— Эй... Он лондонский номер набирает. Эй!

Сабля метнулась в сантиметре от лица министра, разрубленный телефонный провод жалко повис.

Все. Конец.

Отчаяние накатило на Запобедова, растерзало его. Отчаяние пропитало все его органы — мозг, сердце, печень, оно текло в крови министра и горчило во рту.

Он вдруг впервые по-настоящему осознал, что он уже старый, что скоро умрет, что весь его организм истрепан. Вся его жизнь была разрушена, и ничего не осталось, кроме бюста Сталина на полке, который теперь был просто лишенным смысла куском гипса в форме усатого грузина.

Труп телохранителя Леонида, последнего советского человека, помнившего о совести и чести, лежал на полу без головы, рядом валялась рука Леонида, все еще сжимавшая пистолет, кровь из обрубленных шеи и руки все еще текла, она пропитала персидский ковер министра, так что его можно было выжимать.

И министр научного атеизма Запобедов рассвирепел, и закричал в отчаянной сжигающей ярости:

— Да как вы можете? Сволочи! Фашисты! Я не понимаю! Самое страшное не то, что вы издеваетесь над больным стариком, а то, что я не понимаю! Может быть, у вас и было тяжелое детство, но у кого оно было легким во время войны, а?

Но ведь вы оба учились в советской школе, потом в институте! Мы, я, советская власть учили вас, кормили и воспитывали! И вы совсем не уголовники, нет, один из вас глава советской республики, крупный партиец, а второй вообще офицер, полковник ВВС!

Я не минуты своей жизни не потратил на себя самого, я всего себя отдал будущим поколениям. Я отдал себя всего лишь бы вы, потомки, жили в мире и благополучии! Я построил для вас школы, заводы, одел вас и накормил! Я воспитывал вас в духе разума, логики, материализма, общественной пользы. Мы, я, наша страна вас воспитывали. Ежечасно и ежеминутно.

Мы же все продумали, мы действовали в соответствии с учением Маркса и великого Ленина. Почему не вышло? Почему? Почему все так закончилось? Вся ваша жизнь была с самого детства выстроена по заветам Ленина — детский садик, семья, быт, школа, институт, служба в армии, работа, пенсия наконец, как у меня скоро...

Но вы отняли мой день рождения и мою пенсию! И я не понимаю! Как вы могли стать такими? Где мы допустили ошибку? Как после Гегеля, Канта, Маркса, Толстого, Достоевского могут быть в мире такие люди, как вы? Как вы можете так издеваться надо мной, над стариком, который хотел просто тихонько гулять, пить чай с любимой женой, а на день рождения — покушать щучьих котлеток?

Вы же советские люди, а мы потратили почти восемьдесят лет, чтобы вырастить наконец советского человека — разумного, рационального, доброго, гуманистичного.