Но Эмме он не отказал. Не потому, что не смог, просто не захотел. И еще немного соскучился в своем тихом доме, ведь наплыв любопытных посетителей уже спал. Зима ползала по Лондону мелкими, прерывистыми, как дыхание тяжелобольного, дождями. Пол пытался дышать в забытом ритме и удивлялся, как же быстро приучился вбирать воздух всей грудью. Так дышат влюбленные — глубоко и часто, пьянея от избытка кислорода.

Звонок Эммы поднял его с постели. Ей, конечно, и в голову не пришло, что можно спать до самого полудня. Она не догадывалась, что каждый вечер ее странный друг принимает снотворное: в будни — чуть меньше, в выходные — столько, чтобы как можно больший отрезок времени канул в сон.

Конечно, Бартон был далеко не первым, видевшим спасение в том, чтоб "уснуть и видеть сны", однако, в этом случае вторичность не пугала его. Страх заключался в другом. В том что раньше составляло его радость — в одиночестве. Пол бродил по дому с банкой пива в руке и не мог найти себе занятия. Иногда по субботам он напивался, и когда все границы дозволенного стирались виски, орал на весь дом: "Режиссер! Ты здесь? Покажись!" Но никто не выходил к нему.

Однажды утром Пол обнаружил прямо на постели топорик, который обычно хранился в подвале, и долго взирал на него с недоумением, размышляя, каким образом он тут оказался. Наверное, он принес его, чтобы сразиться с Режиссером, если тот все же появится. На всякий случай Бартон обошел дом, желая убедиться, что ничего не порубил спьяну. Все было цело, и тогда он пожалел, что не прорубил голову самому себе.

В будни было легче, потому что Пол любил свою работу, и общение с детьми доставляло ему радость. Он никогда не пытался играть "своего парня", не допускал фамильярности и уж тем более не прыгал с ними и не гонял в футбол. И все же дети почему-то тянулись к нему больше, чем к другим учителям. Пол не особенно задумывался над этим, ему просто было приятно.

Первое занятие по английской литературе в своем любимом классе Пол посвятил "Ромео и Джульетте". Бартон и не думал сравнивать себя с Ромео, это было б уж совсем смешно. И тем не менее, в каждую фразу, обращенную к детям, он вкладывал столько своего, что к концу урока у него заболело сердце.

— Первое чувство, коснувшееся человека еще в момент его сотворения, это любовь, — говорил Пол, присев на край стола и медленно обводя ребят взглядом. — Наверное, вы уже заметили, что среди взрослых не принято говорить о любви. О сексе — да, о карьере, о спорте… Но показать, что ты по-настоящему влюблен, почему-то считается неловким, стыдным. Все равно, что расписаться в своей старомодности. Сентиментальности, если хотите… А ведь это как раз самое естественное для человека чувство, потому что, в отличие от многих других, оно — от Бога. Он создал человека, руководствуясь любовью. Но сегодня мы поговорим не только о христианской любви ко всему живому, до которой каждый из нас поднимается всю жизнь, но и о самой распространенной любви — между двумя людьми. Такой, какая вспыхнула между Ромео и Джульеттой. Я слышал, как многие из вас высказывали сомнения в подлинности их чувств. Ведь Ромео испытывал влечение к другой девушке. И вдруг, увидев Джульетту, совсем еще девочку, в один миг понял, что нашел свою единственную любовь. Так не бывает, скажете вы. А я вам отвечу, что только так и бывает. Человек, обделенный любовью, сродни слепцу, потому что его взгляд устремлен вглубь самого себя. В этом нет ничего плохого или страшного, всегда полезно присмотреться к себе повнимательнее. И все же, любовь — это всегда прозрение, это чудо Иисуса, исцеляющего от слепоты. Это не обязательно может быть первый взгляд, как у Ромео…

"И как у меня", — застенчиво добавил он про себя.