— Каких работ, Рита? У меня же ничего нет!

— Вот-вот. Поэтому тебе надо хорошенько поработать. Немедленно вернуться домой и взяться за работу. Это твой единственный шанс чего-то добиться в жизни. Хватит бить баклуши…

Пытаясь уловить хитринку в ее больших светлых глазах, я пролепетала:

— Я не могу вернуться домой… Здесь же Пол! Ты сама сказала.

— Ну и что тебе этот Пол? — она ткнула меня пальцем в плечо.

Я потерла это место, и тетка тут же усмирила свой гнев.

— Много он тебе дал, этот Пол? Ребенка зачал? Это, знаешь ли, дело нехитрое… Чем он помог тебе, когда ты искала себя?

— Откуда ты знаешь, что я искала себя?

У нее вырвался нервный смешок:

— Ты еще не поняла? Я все знаю.

— Как Режиссер? — я попыталась найти его взглядом, но нигде не было видно ни малейшего движения. Даже высокая сухая трава замерла, прислушиваясь к нашему разговору.

— Может быть, — неопределенно ответила Рита.

— Ты из его племени веселых безбожников?

— А ты сама? Твоя душа не принадлежит Богу.

Правда ее слов резанула меня. Пол тоже что-то говорил о душах, которыми может завладеть сатана…

Собравшись с мыслями, я сказала:

— Если это, как ты говоришь, деловое предложение, то от меня тоже что-то требуется?

— Пойти со мной, — подтвердила она. — Только и всего. Я дам тебе славу и деньги.

— А я — страсть, которой ты искала, — раздался голос Режиссера.

Он опять возник из воздуха и смотрел на меня, многообещающе улыбаясь. Из-за его плеча блеснули Ланины глаза. Она произнесла так ласково, будто мы с ней и не ссорились:

— А я уберегу от одиночества. И стану твоей верной слугой.

— И это все только ради того, чтобы я ушла отсюда? Значит Пол и вправду здесь… Пустите меня!

Оттолкнув меня, Режиссер пронзительно крикнул:

— Любовь к другому существу противоестественна. Адам и Ева не любили друг друга, они просто мирно сосуществовали в одном саду. Если б Богу было угодно сделать их единым существом, он вообще не стал бы удалять то ребро из тела Адама. Оно жило бы в нем и было бы его плотью и кровью. Вот это единение! Но двум раздельным существам это не под силу. Все это сказки, что влюбленные сливаются в одно целое. Это иллюзия, ничуть не более реальная, чем мираж в пустыне. Даже если также хочется в него верить.

Пытаясь сохранить хладнокровие, хотя меня всю так и трясло, я сказала:

— Ты говоришь о существах, Режиссер. Я не знаю, может, ты и есть существо. Но мы с Полом — люди. И у нас все по-другому. Тебе просто не понять.

Выслушав, Режиссер невозмутимо сообщил:

— Он умрет сегодня.

— Нет, не умрет, — уверенно возразила я. — Ты уже пугал меня его смертью, а он выжил.

— Это я спасла его, — Ритин голос прозвучал низко и хрипловато. — Для себя…

— Но он тебе не достался!

— И тебе не достанется, — заверил Режиссер. — Не мешай ему. Смотри, как хорошо он спит…

Он повел рукой, и кусты боярышника с шорохом расступились. Открывшаяся поляна зеленела так неистово, будто мы вернулись из осени в начало лета. Пол спал на траве, вольготно раскинув руки, и мне было видно, как лицо его разрумянилось от лесного воздуха.

— Он жив! — обрадовалась я.

— Пока жив, — согласился Режиссер. — Но смерть уже подкрадывается. Подползает… Можешь не озираться, она вовсе не в капюшоне и с косой.