— Мисс Осмонд пришла передать наилучшие пожелания от леди Бодреан.

— Не хотите ли чаю, мисс Осмонд? — спросила меня Табита.

Я поблагодарила ее и отказалась со словами, что мне нужно без промедления отправляться назад, иначе меня станут разыскивать. Табита сочувственно улыбнулась, она понимала, что леди Бодреан не отличалась мягким характером.

Тибальт вызвался проводить меня. Всю дорогу он говорил о готовящейся экспедиции. Меня завораживали его слова.

— Мне кажется, вы были бы не против поехать с нами, — сказал он.

— Меня бы это очень обрадовало.

— А вы готовы встретиться с проклятием фараонов, мисс Осмонд? — спросил он с иронией в голосе.

— Да, конечно.

Он улыбнулся мне и серьезным тоном добавил:

— Как бы я хотел, чтобы вы поехали с нами.

Ошеломленная, я вернулась в Кеверал Корт. Я почти не слышала упреков леди Бодреан и двигалась, как во сне. Он хотел, чтобы я поехала с ним. Но только чудо могло мне помочь в этом.

Когда скончался сэр Ральф, снова заговорили о проклятии. Человек, возглавлявший экспедицию, и человек, помогавший ее финансировать, — оба они мертвы! Все это неспроста.

А потом… случилось чудо. Это было невероятно, непостижимо, но моя заветная мечта осуществилась. Это оказалось чарующе, как сказка. Только Золушка отправлялась не на бал, а с экспедицией в Египет.

Я могла только изумляться свершившемуся чуду и постоянно думала обо всем, что предшествовало этому.

…Все началось в день моего четырнадцатилетия, когда я нашла кусочек бронзы в могиле Джошуа Полгрея…

БРОНЗОВЫЙ ЩИТ

День моего четырнадцатилетия стал одним из самых знаменательных дней моей жизни, потому что в тот день я не только нашла кусочек бронзового щита, но и узнала правду о себе.

Но сначала о кусочке бронзы… Стоял жаркий июльский полдень. В нашем доме было тихо, все куда-то разбрелись: Доркас, Элисон, повариха, две служанки — и никого. Я подумала, что служанки на чердаке секретничают о своих ухажерах, повариха задремала на кухне, Доркас в саду, Элисон что-нибудь штопает или вышивает, а его преподобие Джеймс Осмонд сидит в кабинете и делает вид, что готовит воскресную проповедь, а фактически спит в кресле, время от времени просыпаясь от собственного храпа, дергая головой и бормоча: «Спаси, Господи», — притворяясь перед самим собой — ведь он один в кабинете — что неустанно трудится над проповедью.

Но я ошиблась по крайней мере в отношении Доркас и Элисон, они оказались в спальне, обсуждая, как лучше рассказать ребенку — мне — правду: теперь, когда девочке исполнилось четырнадцать лет, пора ей все узнать.

Я бродила по кладбищу и наблюдала, как могильщик Пеггер копал могилу. Меня привлекало церковное кладбище. Иногда я просыпалась ночью, и выбираясь из постели, усаживалась на подоконник и смотрела вниз, на могилы. В тумане казалось, что там бродят призраки, а могильные плиты — словно фигуры, воскресшие из мертвых. В яркую лунную ночь было отчетливо видно, что это всего лишь памятники, но от этого зрелище не становилось менее жутким. Иногда темнота казалась кромешной, если шел дождь, в ветвях дубов шелестел ветер, и я представляла, что мертвые вышли из своих могил и разгуливают по церковному двору как раз под моим окном.

Эти странные фантазии начали одолевать меня несколько лет тому назад. Видимо, после того, как Доркас отвела меня на могилу Лавинии возложить цветы. Потом мы делали это каждое воскресенье. А теперь посадили в цветник куст розмарина.

— Это на память, — сказала Доркас.