Он не слышал стонов девушки. Но хриплый смех Клина терзал его, врезаясь в мозг, словно тупой бурав. Этот дребезжащий звук вызвал у Холлорана новый приступ бессильного гнева – казалось, Клин дразнил его, издевался над ним, мучил его, освобождая из самых темных глубин его души кошмарные образы – чудовищные и устрашающие, порожденные слепой злобой; отвратительные и непристойные, словно живые слепки его худших пороков. Все самые низкие чувства вдруг с новой силой воскресли в нем, подчиняясь воле того, кто обладал древней, могучей силой – тайным искусством Каббалы, – Феликса Клина...

Но где же он? «Где» Клин?!

– "Где же еще ему быть, как не «в тебе самом», – ответил беззвучный шепот, раздавшийся прямо в его мозгу.

– Не может быть! – воскликнул Холлоран, сжав голову обеими руками, чтобы больше не слышать этот тихий, вкрадчивый голос.

– "Тем не менее это так!"

Послышался знакомый торжествующий смешок.

– "Я могу быть везде, где только пожелаю. Разве я не продемонстрировал себе свои возможности во время нашей первой встречи?"

– Я могу помешать тебе!

– "Можешь? Что ж, попробуй", – отозвался Клин, не скрывая насмешки.

Холлоран почувствовал невыносимую боль – казалось, его глазные яблоки изнутри кто‑то жжет добела раскаленным железом. Он склонился к земле, колени его согнулись сами собой.

– "Ну, как? Больно? Я могу сделать еще больнее. Ты заслужил более тяжкие муки."

Холлоран поднял глаза – Клин стоял совсем рядом, повернувшись к нему лицом; глаза медиума были закрыты, обагренные кровью руки прижаты к груди. Его голова, торчащая из тесного ворота черной мантии, представляла собой жуткое зрелище – кожа почти сошла, и лицо превратилось в сплошную кровоточащую рану. Он стоял, шатаясь, и тени, протянувшиеся к нему из темных ниш – нет, нечто «большее», чем тени – извивались вокруг него в причудливом танце. Клин широко раскрыл рот в беззвучном крике, а его черты были искажены гримасой боли.

– Слишком поздно! – крикнул ему Холлоран. – Ты слишком слаб. Твои силы уже не те, что прежде.

Произнося эти слова, Холлоран почувствовал, как утихает боль и разжимается стальной обруч, стиснувший его виски. Но через несколько мгновений боль нахлынула с новой силой.

– "Ты ошибаешься, Холлоран", – прошептал внутренний голос. – «Вся проблема заключается в том, что я еще не решил, сразу ли я прикончу тебя, или помучаю некоторое время, чтобы вполне насладиться твоим страхом, твоей предсмертной агонией.»

Раздался хриплый вздох – Холлоран уловил его внутренним слухом, подобно тому, как он слышал беззвучный шепот Клина. Клин, едва держащийся на ногах, сделал шаг к нему. Он провел по лицу руками, оставляя глубокие царапины там, где пальцы касались обнаженной плоти.

– "Холлоран!"

Этот резкий крик сорвался с потрескавшихся губ Клина.

Медиум открыл глаза – огромные черные зрачки резко выделялись на синевато‑багровом лице.

– Я могу причинить тебе боль, – прохрипел Клин. – Я могу сделать так, чтобы твое сердце разорвалось от ужасов, которые я тебе покажу.

Глаза низкорослого человека закрылись, и снова беззвучно рассмеялся. Холлоран «почувствовал» этот смех, и им овладел новый приступ гнева. Галлюцинации обрели резкие, отчетливые формы. Холлоран видел перед собой фантастических чудовищ, созданных его воображением – отвратительных, ужасных тварей. Но, порожденные его собственным воображением, они были чересчур вещественными и осязаемыми для обыкновенных кошмарных видений. Их острые когти резали тело, словно острые ножи.