— Должен вас предупредить, генерал, что подкреплений для вас взять неоткуда, — сухо сказал невзрачный, скуластый Главштаб красавцу Главюгзапу. — Вы, должно быть, отвлеклись и не слышали?

— Я не прошу подкреплений. Обойдусь тем, что есть.

Надменный «паж» (про себя Главштаб называл генерала именно так, ибо тот когда-то окончил Пажеский корпус) по-прежнему смотрел только на государя.

— И сколько же времени вам понадобится на подготовку?

— Шесть недель.

Двое остальных главкомов скептически переглянулись.

— Ну хорошо-с. — Главштаб, иной раз нарочно подчеркивавший плебейскую простоту своей речи словоерсами, подошел к карте. — На каком участке думаете сконцентрировать силы?

— Еще не решил. К тому же не думаю, что следует утомлять его величество и господ генералов техническими подробностями. Дело оперативное, внутрифронтового масштаба.

Устремленный прямо на царя немигающий взгляд становился неприличен. Все знали: государь не любит, когда на него пристально смотрят.

Сам император на Главюгзапа глаз не поднимал, но, разумеется, понимал смысл молчаливого вопроса. Колючий генерал ждал решения лично от венценосца.

Опыта в стратегических материях у царя было в сто, если не в тысячу раз меньше, чем у окружавших его военачальников. Он и по погонам получался всего лишь полковником. Поэтому при важных обсуждениях обычно молчал, внимательно выслушивая все точки зрения. Руководствоваться старался не столько рассудком, который может подвести, сколько сердцем, наитием — его величество искренне верил в мистическую силу Помазания Божия.

Наконец он поднял голову, испытующе посмотрел на Главюгзапа. Прислушался к внутреннему голосу.

Медленно кивнул.

— Хорошо. Действуйте.

Штаб Юго-Западного фронта. 10 апреля

Игривое апрельское солнце пускало зайчики по всем мало-мальски блестящим поверхностям: полированному столу, хрустальной чернильнице, стеклу на портрете государя императора. Это озорничало приоткрытое окно, откуда в комнату поддувало свежим ветерком. Он покачивал раму, непоседливые пятна яркого света заставляли Козловского жмуриться, мешали концентрации.

А разговор был совершенно исключительной важности. Главнокомандующий начал с того, что коротко и сухо выразил удовлетворение работой контрразведочного управления, однако прозвучало это совсем не поощрительно, а скорее угрожающе, ибо закончил свою преамбулу генерал словами: «Но для задачи, которую я перед вами поставлю, обычной старательности и исправности будет недостаточно».

Подполковник знал, о чем пойдет речь. О грядущем наступлении. После возвращения из Могилева главком неделю почти не выходил из кабинета, только адъютанты с воспаленными от бессонницы глазами бегали взад-вперед — то на телеграфный пункт, то к радистам. Его высокопревосходительство в одиночку колдовал над планом операции. Первый, кого он к себе вызвал после ворожбы, был начальник контрразведки. Едва войдя в кабинет, князь сразу поглядел на стену, где висела карта фронта, но сегодня она была задвинута шторками.

— Говорят о наступлении? — вдруг спросил главком. — В войсках?

— Так точно, ваше высокопревосходительство.

Отвечая, Козловский сделал попытку подняться, но генерал ткнул в него пальцем — будто пригвоздил к креслу.

— Это хорошо. Повышает боевой дух. И плохо — противник насторожился. Удесятерит разведывательную активность. Учитывая ограниченность имеющихся в моем распоряжении ресурсов, главную ставку я делаю на фактор внезапности…

Подполковник понял, что беседа дошла до главного, подобрался.

— Все предыдущие попытки наступления проваливались из-за того, что противник заранее знал направление наших ударов.