Остановился в дверях, огромное тело загородило свет. Дышал быстро и хрипло, стоял там очень долго, прежде чем собрал силы и почти уверено пошел по комнате. Один раз обернулся, будто прислушиваясь, свет блеснул в его глазах. Тень его упала на девушку. Прикоснулся рукой к ее запястьям, повернул ее на бок, схватившись за веревку, которая врезалась в тело. Холодное лезвие ножа скользнуло к рукам. «Мари, — пробормотал Буссак. — Она догонит Мари…»

Веревки натянулись, разъединились, упали. Когда он стал кухонным ножом разрезать веревки на ногах, Дженнифер протянула онемевшие руки и сумела вытащить ужасный кляп, облизала бесчувственные губы пересохшим, поцарапанным языком, стараясь не потерять сознание. Кровь постепенно приливала к ладоням.

Буссак бормотал неразборчиво: «Она… догонит Мари…» Он сражался с веревкой тупым ножом и неуверенными руками. Дженнифер попыталась сказать: «Дайте его мне», — но не смогла произвести никакого звука, только странно скрипнула. Она согнулась, взяла нож из его несопротивляющихся пальцев и принялась за веревку. Буссак выпрямился. «Мари…» — снова сказал он и, как пьяный, направился из маленькой комнаты в кухню.

Дженнифер была на свободе. Еще совсем недавно она лежала там, заполненная ужасом, наверное, недолго, потому что быстро восстановила подвижность. По ногам бегали мурашки, а тело болело, но она встала с кровати почти уверено и почти твердой походкой пошла за Буссаком в кухню. Он повернулся к ней от стола с чашкой в руке, она почувствовала запах бренди.

«Должна идти, — сказал он заплетающимся языком. — Должна помочь. Я ранен. Чертова испанка ранила меня. Ты должна помочь. Вот». Он налил еще бренди в чашку и протянул ей. Она взяла ее без колебаний и сделала полный глоток. Жидкость обожгла пересохший рот, побежала по телу, как огонь. Дженнифер охнула, поежилась и отпила еще, на этот раз напиток наполнил ее, как новая жизнь, горячая и красная, заструился по венам, пока не достиг кончиков пальцев и не заполнил ее тело сиянием.

Она сумела хрипло прошептать: «Да. Она побежала. У нее нож. Куда идти? Скажите путь».

«Никогда не найдешь. Это мой собственный… секретный путь. Я должен показать…» Но его рука все так же прижималась к боку, при свете огня в очаге его лицо казалось лицом мертвеца.

Дженни сказала, всхлипывая: «О Господи… Куда она вас ударила? Дайте посмотреть».

«Брось ты, женщина. Нет времени».

«Не дурите. Так вы не пройдете и пятидесяти ярдов».

Она опустила его на стул, он подчинился, не сопротивлялся. Расстегнула пальто, порвала рубашку. Она блестела, прилипла к телу черным пятном. Из маленькой раны текла черная кровь, собиралась в капли, будто вода на протекающем кране. Она перешла за границы не только страха, но и шока. Быстро и нежно, будто лечила ножевые раны каждый день, она оторвала чистый кусок рубашки, налила на него бренди и протерла края раны дочиста.

Пьер Буссак не шевелился, но его рука резко сжалась в кулак, так и осталась. «Англичанин, — сказал он тем же болезненным голосом, но уже с оттенком иронии. — Мы могли бы… даже… поладить с ним. Может, у него… есть транспорт».

«У него был конь Луи».

Он почти засмеялся: «На нем он далеко не уедет». «Жеребец», — коротко добавила Дженни. Он слабо шевельнулся, будто от удивления. «Тот? Должно быть… он мужчина все-таки».

«В достаточной мере, — сказала Дженни сквозь зубы, — чтобы стать хромым, служа своей стране, в то время, как другие проводили свои войны дома, делали деньги, грабили беженцев и убивали их».