Мы называем их леммингами. Эти несчастные создания при малейшем признаке опасности сбиваются в огромные стаи и в полном исступлении несутся неведомо куда. В худших случаях безумие гонит их на скалы, откуда они падают в море и погибают. Но смешно это только тогда, когда ты наблюдатель. Когда ты сам — лемминг, это уже трагедия.
Я теперь понимаю бедных животных. Я понимаю, что для создания толпы достаточно всего двух индивидов. Например, брата и сестры. Не могу сказать, что я слепо следовала за Теннисоном, но, видно, меня так занимало происходящее с братом, что я не замечала, как на полной скорости несусь вслед за ним к тому же роковому обрыву.
На следующий день в наш дом заявился нежданный гость.
Мне, можно сказать, капитально не повезло — это я открыла ему дверь. На пороге стоял невысокий волосатый мужчина с густой, но весьма ухоженной бородой. Я частенько бывала в университете на различных мероприятиях и потому узнала его — это был один из коллег наших родителей.
— Мне хотелось бы поговорить с вашей матерью, — сказал мужчина с едва заметным непонятным акцентом.
В его манере держаться сочетались решительность и нервозность, взгляд напряжённых глаз был слегка диковат. Я мгновенно сообразила, кто это. Мамин друг. Мистер Понедельник.
Я почувствовала, как в душе поднялась было паника, смешанная со злостью, поднялась и… улеглась. Это мой дом, это моя дверь, и чужак через неё не пролезет!
— Вам бы лучше убраться отсюда подобру-поздорову, — холодно сказала я, глядя на него сверху вниз, — пока папа вас не увидел.
— Я уже увидел, — раздалось за моей спиной.
На середине лестницы, ведущей на второй этаж, стоял, крепко ухватившись за перила, мой отец. Несколько секунд он не двигался, и я видела, как в его душе происходит то же самое, что и в моей: нарастает и иссякает гнев; хотя, уверена, его гнев, прежде чем исчезнуть, расцвёл куда более пышным цветом, чем мой.
Папа спустился по ступенькам, и когда он заговорил, то можно было подумать, что перед тобой дипломат — так авторитетно и с таким достоинством звучал его голос. Свой гнев он держал в прочной узде.
— Только посмотри, поговорка о варварах у ворот, оказывается, верна и в наши дни! — сказал папа. — Ну что, Боб, зайдёшь или так и будешь весь вечер торчать в дверях?
Мужчина вошёл. Папа приблизился к нему, глянул сверху вниз и презрительно хмыкнул:
— Это доктор Торлок с кафедры антропологии. Эксперт по доисторическому человеку и прочим безмозглым существам.
Я услышала, как за моей спиной гоготнул Теннисон — тот стоял на верхней площадке лестницы и взирал на картину внизу; но как только я обратила к нему свой взор, он тут же скрылся.
— Пришёл нас повеселить, Боб? — продолжал ёрничать папа. — Или наоборот, привнести в нашу жизнь чуточку драмы? Неужели собираешься вызвать меня на дуэль?
Похоже, этого Торлока было трудно пронять насмешками.
— Мне только хотелось бы поговорить с Лизой.
— Бронте, — обратился ко мне папа, — пойди позови маму.
Мама возилась в прачечной, и когда я сказала, что к нам пришёл Торлок, на её лице появилось выражение растерянности, но через мгновение оно исчезло.
— Что ж, — сказала она с лёгким вздохом — слишком лёгким, если принять во внимание обстоятельства. — Было ясно, что когда-нибудь до этого дойдёт. Ни к чему откладывать неизбежное.
— О каком неизбежном ты говоришь? — осмелилась я спросить.
Но мама ответила всего лишь: «Увидишь» — и отправилась вниз, в прихожую.
Наверно, к этому времени я должна была бы не помнить себя от тревоги и волнения, но на самом деле мною владело всего лишь любопытство, сродни любопытству зевак, взирающих на последствия дорожной аварии. |