На одной студенческой попойке по уже давно забытому поводу ей настолько надоело назойливое внимание, что она нарочно начала сыпать медицинскими терминами, язвить и балансировать на ядовитой границе психоанализа и физиологии полового влечения. Кто-то крутил пальцем у виска, кто-то обижался, задетый её «врачебным» юмором, а Миша усмехнулся:

– Из твоих уст и рецепт на латыни прозвучал бы сексуально.

Этот блондин с холодными, как голубые льдинки, глазами прицелился в неё из банана и сказал «пиф-паф». Можно было бы расценить эту стрельбу фаллическим символом как грязный намёк и самый пошлый подкат, какой Любе только доводилось видеть, но она слишком устала и перебрала пива, от которого лоб уже опоясала надламывающая головная боль. Миша пошёл её провожать, а у крыльца подъезда поцеловал.

«Раз ступенька, два ступенька – будет лесенка, раз словечко, два словечко – будет песенка». Песенка эта была стара как мир и избита, как «их сердца стучали в унисон». А потом над городом раскинуло свои пыльные и жгучие крылья лето, Миша уехал с родителями в Египет отдыхать, а Люба отправилась на бабушкину дачу – загорать на земляничных грядках. Умиротворяюще-сладкий и тонкий, свежий аромат ягод, в отличие от регулярно воруемых Мишей в интернете стихов, никогда не приедался. Закачав в смартфон несколько десятков рассказов и полдюжины романов, Люба приготовилась бороться со скукой.

– Ты там опять в телефон втыкаешь? Ну что за поколение – все в своих гаджетах безвылазно торчат… Иди вон лучше, одуванчики выкапывай. – Мама стояла кверху своей самой выдающийся точкой над морковной грядкой и смотрела на Любу очень укоризненно.

А Люба устроилась на старом детском матрасике под яблоней. Её палец прокручивал строчки бойко написанного и в меру приправленного эротическими пикантностями «макси», а матрас, на котором можно было поместиться только сидя, приминал собою заросли мяты. Окутанная её холодным, тревожно-летним ароматом, Люба не отрывала глаз от экрана…

«Ольга стянула с девушки сначала один кружевной чулок, потом шаловливо прошагала пальцами по её бедру, а затем, прикусив нейлоновое кружево зубами, потянула вниз второй чулок…»

Все сорок восемь рассказов и шесть романов, которые она собралась прочитать, были из мира фемслэша. «Какими гадостями ты занимаешься! Вырастили дочурку-извращенку!» – разгневалась бы мама, если бы узнала, чем увлекалась её дочь уже четыре года. В течение трёх из них это было одиночным катанием, но год назад у Любы появилась единомышленница, однокурсница Оксана – полненькая, покрашенная в «радикально чёрный цвет» и с пирсингом в нижней губе. Оксана величала себя старым циником, повторяла, что не верит в любовь, но на одном из сайтов, посвящённых фанфикам, висел её профиль, полный фема. Среди жанров, в которых подруга творила под ником «@Злая рокерша@», преобладали «драма», «романтика», «ангст», «вампиры» и «фэнтези». В её косметичке всегда лежала чёрная подводка для глаз, в наушниках звучал метал, а тексты её работ дышали дождливой городской сыростью, трагедиями и безнадёгой. Особенно часто в её рассказах появлялись вампирши, наделённые гибельной притягательностью и обожающие соблазнять невинных девушек. Для последних эти эксперименты, как правило, заканчивались плачевно.

Профиль Любы был сугубо читательским: за собственное литературное творчество она браться пока не решалась, предпочитая мегабайтами поглощать чужое. Её душа растворялась в фемслэше, она бредила им и болела до пересохшего горла, до сладких спазмов запретного возбуждения, до грёз перед сном.